Теперь она была гораздо спокойнее своей старшей подруги, которая побледнела и молча, со страхом, смотрела на прекрасную головку, лежащую у нее на плече.
— Поверила бы ты когда-нибудь, что после всего, пережитого мною, я способна еще думать о мужчине, о мужчине, про которого ничего даже не знаю? — спросила Стелла.
— Душа моя, в этом нет ничего невозможного! Тебе всего двадцать три года. В то несчастное время, о котором и вспоминать тебе не следует, ты ни в чем не была виновата. Люби, Стелла, и будь счастлива, если только найдешь человека, достойного тебя. Но ты пугаешь меня, говоря о незнакомом человеке. Где ты встретила его?
— Возвращаясь из Парижа.
— Вы ехали в одном вагоне.
— Нет, мы встретились во время переезда через канал. На пароходе было мало пассажиров, иначе я никогда бы не заметила его.
— Он говорил с тобой?
— Даже не взглянул на меня.
— Это говорит не в его пользу.
— Ты не понимаешь меня, то есть я не так выразилась. Он шел под руку с другом и казался слабым и изнуренным сильной, продолжительной болезнью. На лице его выражалась ангельская кротость и такое терпение, такая покорность судьбе! Ради Бога, не говори никому, что я тебе сказала! Говорят, мужчины иногда влюбляются с первого взгляда. Но женщине взглянуть и влюбиться.., какой стыд! А я не могла отвести глаз от него. Взгляни он на меня в свою очередь, я не знаю на что бы была способна!.. Теперь я вся горю от стыда при воспоминании об этом. Но он целиком был занят своим горем и страданием. В последний раз я взглянула на него на набережной, перед тем как меня увезли. Его образ запечатлелся в моем сердце. Во сне я его вижу с такою же ясностью, как теперь вижу тебя. Не презирай меня, Аделаида!
— Милая моя, твой рассказ чрезвычайно заинтересовал меня. Как ты думаешь, этот господин из нашего круга? Я хочу сказать, джентльмен ли он?
— Без всякого сомнения.
— Постарайся описать его, Стелла. Он был высок и хорошо одет?
— Он не высок, не низок, худощав, все его движения грациозны, одет он был просто, но чрезвычайно изящно. Как описать его? Когда друг привел его на пароход, он стал у борта и задумчиво смотрел на море. Я еще ни у одного человека не встречала подобных глаз: они смотрели нежно и грустно, и цвет их был такой прекрасный и необыкновенный — сине-лиловый! Глаза эти слишком хороши для человека! То же я могу сказать и о волосах его, я видела их, когда он снял шляпу, — должно быть, голова его нагрелась на солнце, и он хотел освежить ее морским ветерком. Светло-каштановый цвет их чуть-чуть отливал красивым красноватым оттенком. Борода его была такого же цвета — короткая и вьющаяся, как на портретах римских героев. Я его никогда более не увижу.., и лучше, если не увижу. Что мне следует ждать от человека, даже не взглянувшего на меня? Однако мне было приятно слышать, что здоровье и спокойствие вернулись к нему и что он счастлив. Мне стало легче, потому что я смогла открыть тебе свое сердце. Я даже полна решительности признаться тебе во всем. Ты будешь смеяться надо мной, если я…
Она остановилась. Ее бледные щеки покрылись легким румянцем, большие темные глаза засветились — и она стала еще прекраснее.
— Мне скорее хочется плакать, чем смеяться над тобой, Стелла, — сказала леди Лоринг. — По-моему, в твоем приключении есть одно весьма грустное обстоятельство. Мне бы хотелось узнать, кто этот незнакомец. Даже наилучшее описание не дает полного представления о действительности.
— Я хотела показать тебе вещь, которая поможет составить верное представление о нем. Это еще одно признание моего безумия, — продолжала Стелла.
— Неужели у тебя есть его портрет? — воскликнула леди Лоринг.
— Да, я нарисовала его, как могла, по памяти, — грустно отвечала Стелла.
— Принеси его мне.
Стелла вышла из комнаты и вернулась с маленьким портретом, набросанным карандашом. Взглянув на него, леди Лоринг тотчас же узнала Ромейна и с многозначительным видом опустила глаза.
— Ты знаешь его! — воскликнула Стелла.
Леди Лоринг оказалась в неприятном положении. Ее муж рассказал о своем свидании с майором Гайндом, заручившись обещанием жены сохранить тайну, и упомянул о своем намерении устроить встречу между Ромейном и Стеллой. После сделанного ею открытия она считала себя вдвойне обязанной не выдавать вверенной ей тайны, и это после того, как она выдала себя Стелле! С кошачьей сообразительностью, свойственной женщине во всех случаях, когда надо что-нибудь скрыть, кого-нибудь обмануть, она приняла решение и отвечала просто, не задумываясь ни на минуту:
Читать дальше