Росс Макдональд - Берег варваров

- Она не сумасшедшая. Она была… Одно время у нее были достаточно серьезные психические отклонения.

- Ее ставили на учет?

- Думаю, нет. Время от времени она лечилась в частном санатории. У доктора Фрея в Санта-Монике.

- Когда она там была в последний раз?

- В прошлом году.

- Когда в прошлом году?

- Весь прошлый год. Видите ли, она… - Он помахал рукой перед своим лицом, как будто отгоняя жужжащую у рта муху. - Вот видите, это совершенно исключается. Когда застрелили девушку, Изабель была в клинике под замком. Совершенно невозможно, чтобы она имела отношение к тому убийству.

- Вы знаете это наверняка?

- Конечно, знаю. Я тогда регулярно навещал ее.

- Изабель тоже входит в число ваших старых друзей?

- Конечно. Она - мой дорогой старый друг.

- Достаточно старый и достаточно дорогой, чтобы можно было дать ложные показания.

- Не говорите глупостей. Изабель не сможет обидеть ни одно живое существо.

Его глаза начали туманиться, язык заплетаться, но он твердо держал стакан в руке. Он поднес его ко рту, осушил, затем довольно резко сел на край своего письменного стола.

- Очень дорогой старый друг, - повторил он сентиментально. - Бедная Изабель, у нее такая трагическая судьба. У нее рано умерла мать, отец дал ей все, кроме любви. Она нуждалась в сочувствии, в ком-то, с кем можно поговорить. Я пытался быть для нее таким человеком.

- В самом деле?

Он посмотрел на меня проницательным печальным взглядом. Глоток виски частично отрезвил его на время, но он уже так опьянел, что возврат к трезвости был короток. Его лицо раскраснелось, жидкие волосы растрепались.

- Я знаю, что сейчас это выглядит маловероятным. Но учтите, это было двадцать лет назад. Не всегда же я был стариком. Как бы там ни было, но Изабель нравились мужчины старше ее. Она была очень привязана к отцу, но он не мог отнестись к ней с должным пониманием. Ее тогда отчислили из колледжа, в третий или четвертый раз. Она была ужасно замкнутой. Обычно проводила свои дни здесь, на пляже, одна. Постепенно мы обнаружили, что между нами много общего. Мы общались с ней, говорили обо всем. Она не захотела продолжать занятия. Ей не хотелось покидать меня. Она в меня влюбилась.

- Вы шутите.

Я нарочно подзадоривал его, и он реагировал с живостью алкоголика. От злости его обычно серые щеки еще больше покраснели:

- Это правда. Она полюбила меня. В то время у меня были свои переживания и я был единственным человеком, который ее понимал. И она уважала меня! Я закончил Гарвардский университет, вы знали об этом? В первую мировую войну три года прожил во Франции. Служил санитаром, таскал носилки.

Я подумал, что ему, значит, около шестидесяти лет. И двадцать лет назад ему было не меньше сорока, Изабель же, вероятно, двадцать.

- Кем вы ощущали себя с ней? - спросил я. - Добрым дядюшкой?

- Я полюбил ее. Я любил только двух женщин в своей жизни - ее и свою мать. И я бы на ней женился, если бы этому не воспротивился ее отец. Питер Гелиопулос не одобрил меня.

- Поэтому он выдал ее замуж за Граффа.

- Да, за Саймона Граффа. - Он весь дрожал, переполненный страстью слабого и послушного человека, который редко проявляет свои истинные чувства. - За выскочку и нахала, бабника и обманщика. Я узнал Саймона Граффа, когда он только приехал сюда как иммигрант и был никем, ничтожеством в этом городе. Стал помощником режиссера на быстрых поделках вестернов, имея всего один приличный костюм. Он мне нравился, он делал вид, что и я нравлюсь ему. Я давал ему взаймы деньги, организовал гостевое членство в клубе, познакомил с нашими людьми. Господи, я же и познакомил его с Гелиопулосом! Через два года он стал постановщиком на студии Гелио и женился на Изабель. Все, что у него теперь есть, все, чего он добился, - результат его удачной женитьбы по расчету. И у него нет элементарной порядочности, чтобы хотя бы прилично с ней обращаться!

Бассет встал и сделал широкий, размашистый жест, но не удержался: алкоголь шарахнул его не подотчетное мозгу тело к стене. Уронив стакан, Бассет уперся в стену, чтобы удержаться на ногах. Но стена наклонилась для него и не стала ему опорой: он согнулся и с глухим стуком плюхнулся на покрытый ковром пол.

- Што-то т-т-ам так-кое, - пробормотал он удивленно.

Я взял его за руки, поднял на, ноги и отвел к креслу. Он так и рухнул в него, руки повисли как плети, челюсть отвалилась. Его раздвоившийся взгляд опять сошелся вместе на бутылке. Он протянул к ней руку. На дне еще оставалось немного виски. Я опасался, что если он добавит, то полностью отключится, а то и даст дуба. Поэтому я перехватил бутылку, закрыл ее пробкой и поставил в портативный бар, ключ от которого торчал в замке. Потом повернул ключ и положил себе в карман.