Луи Тома - Соучастница

Он не шелохнулся. Голос стал хнычущим.

– Выходит, это я виновата, что Люсетта кокетничает с тобой?

– То, что Люсетта кокетничает со мной, это одно. А то, что она ведет себя так, как только что себя вела, это другое, – сказал он, украдкой наблюдая за ней.

Она вновь села на кровать и принялась усердно, одно за другим, растирать запястья. Он продолжил:

– Ты не находишь это странным?

– Скорее возмутительным!

– Ладно, – бросил он ей, возвращаясь назад ровным шагом. – Сделай над собой усилие. Попытайся хоть раз быть объективной. Она позволяет себе с такой беззастенчивостью говорить о моем вдовстве…

– С цинизмом, ты хочешь сказать.

– Поступала она безотчетно или сознательно ломала комедию, а возможно, и то и другое, понять трудно. Но я сразу почуял неладное, когда она намекнула на хорошо ухоженный дом… – продолжил Филипп. – Слишком хорошо ухоженный дом для одинокого мужчины.

– Есть мужчины, которые…

– Только не я, и она меня знает! Что же до остального…

Он еще и сейчас ретроспективно испытывал ужас, в который его поочередно повергали бесстыдство, наглость и дерзость Люсетты. То, что ему показалось тогда немыслимым, даже ненормальным, высвечивалось теперь до странности разоблачающим светом.

– Сейчас ты понимаешь, что означает для нее «Пел-Мел» в пепельнице?

Она не ответила. Из-за ее пассивности он вспылил:

– Вот она, твоя вина, твоя ошибка, вернее, твои ошибки! Слишком хорошо ухоженный дом… Свет в окне в тот день… Сегодня сигарета… завтра будет что-нибудь еще.

Раймонда сбросила на пол свои туфли без задников. Забравшись с ногами на одеяло, подтянув колени к подбородку, она свернулась в позу зародыша, как будто в своем подсознании хотела вернуться к вегетативной жизни, без ответственности, без проблем. Постепенно ее агрессивность сменилась чем-то вроде прострации.

– Я буду осторожнее…

– Слишком поздно! Люсетта пришла к убеждению, что я принимаю женщину… женщину, которая ведет себя здесь, как хозяйка дома… И лишь потому, что знает, что я никогда не был безупречным мужем, что я не являюсь безутешным вдовцом, она осмелилась…

Внезапно он понял, что говорит в пустоту, и оборвал себя на середине фразы.

– Ты меня слушаешь?

– Да, да. – Ее губы беззвучно шевельнулись.

– Значит, ты понимаешь, почему я должен быть с ней крайне осторожен?

– Ты свободен… ты не обязан перед ней отчитываться, она сама тебе сказала.

– Правильно. Но если я грубо пошлю ее куда подальше.. – Он не смог удержаться от сарказма. – Ты знаешь, она – ревнивая женщина… Представь, что она захочет отомстить и расскажет инспектору, что у меня есть любовница… Не пройдет и пяти минут, как он явится сюда, чтобы узнать ее имя. И что я ему отвечу? – Он дернул ее за руку. – Скажи, что я ему отвечу?

Поскольку она молчала, он добавил, делая акцент на «мы», слове, которое объединяло их в общей судьбе:

– Мы не имеем права так рисковать.

Ему показалось, что она свернулась калачиком еще больше.

– Значит, – произнесла она упавшим голосом, – ты опять увидишь ее? Я же буду ждать… Ждать… Все время ждать.

Слоги ее слов удлинялись до бесконечности, голос становился тоньше, превращаясь в один монотонный звук, похожий на долгий стон…

– Раймонда! – испуганно вскрикнул Филипп. Внезапно очнувшись, она вскочила на ноги и вцепилась в него, отчаянно, как потерпевший кораблекрушение цепляется за обломки судна.

– Так не может больше продолжаться, – простонала она. – Мне надоело… надоело изводить себя вопросами каждый раз, когда ты уходишь. Еще немного, и я сойду с ума.

При виде ее растрепанных волос, ее блуждающего взгляда Филипп подумал вдруг, не сходит ли она с ума на самом деле!

Четырьмя серебристыми ударами прозвенели часы в гостиной. Филипп перевернул страницу газеты, в чтение которой погрузился, чтобы успокоиться.

Раймонда порхала вокруг него, как бабочка вокруг пламени.

– Признайся, ты снова виделся с ней?

– Нет, – ответил он, не поднимая головы. – Я с ней не виделся.

– Или звонил ей из телефона-автомата.

– Нет, я ей не звонил.

– Тогда почему же она тебе не звонит? Почему не приезжает?

Филипп сложил газету и смерил ее суровым взглядом. Вместе с губной помадой – после случая с сигаретой она ею больше не пользовалась – исчез последний яркий оттенок с ее отмеченного бессонницей лица. По ночам она спала очень плохо, более утомленная при пробуждении, чем при отходе ко сну, она весь день проживала на нервах, внезапно переходя от криков к слезам, от просьб к угрозам, то чрезмерно активная, то апатичная и молчаливая, а иной раз охваченная настоящей паникой, от которой в ее глазах появлялся нездоровый блеск, как у безумной…