Рекс Стаут - Разбитая ваза

Было ясно, что Перри не собирается возвращать ее туда, где ей следует быть. Он собирался биться за нее не на жизнь, а на смерть. Об этом говорили его глаза: секунд десять он выдерживал неподвижный, твердый взгляд Фокса. Затем Перри мигнул, глаза его забегали.

— Драться нельзя, — сказал он, — поломаем скрипку. Вы же не хотите, чтобы она сломалась.

— Придется рискнуть, если вы решите удрать. Я без нее отсюда не уйду.

Две пары глаз снова скрестились, как клинки, потом неожиданно Перри протянул скрипку Фоксу.

— Теперь, — сказал Фокс, — ко мне вернулся слух.

Может быть, объясните…

Перри коротко, неприязненно хохотнул.

— А может быть, вы… пойдете к черту? Будь мы только в другом месте! Будь мы… — Он пожал плечами. — Пойду топить неудачу в бурбоне.

Яростно топая, он вышел в открытую дверь, так и оставив ее распахнутой.

— Фокс снова поместил скрипку на ее ложе, положил сверху упаковочную бумагу и закрыл крышку. Потом он бережно подхватил коробку под мышку и отбыл по коридору в большой зал, слуга указал ему желтую комнату, где он присоединился к хозяйке и остальным гостям. Быстрый взгляд сказал ему, что все гости на месте, кроме Хиби Хит и Теда Гилла, и идет более или менее оживленная беседа.

Он подошел к миссис Помфрет и Гарде Тьюсар, сидевшим рядышком.

— Простите, вы хотели со мной поговорить?

— Я? — миссис Помфрет непонимающе взглянула на него. — Ах да, это сын предложил… Мы пытались убедить Гарду не делать глупостей… Он подумал, что у вас это лучше получится…

— Рад буду предпринять попытку, но не сейчас. — Фокс посмотрел в черные глаза Гарды, не обещающие особого благоразумия, хотя в них не было недостатка в других качествах, которые могли восхитить и вдохновить человека, имеющего к этому склонность.

Глядя на большую картонку у Фокса под мышкой, миссис Помфрет спросила:

— Хотите, чтобы Уэллс снова завязал ее?

— Нет, спасибо.

Фокс повернулся. Все смотрели на него. Уэллс и Бек сидели в углу. Генри Помфрет и Дора — на ближнем диване, Диего и Адольф — в середине комнаты. Спиной к окну, со стаканом в руке, стоял Перри Данхэм, обратив на Фокса холодный, немигающий взгляд.

— Я ухожу, — объявил Фокс, — и забираю скрипку с собой. Я позабочусь о ее сохранности. Как только будут какие-то новости, я вам сообщу. Если возникнет необходимость побеседовать с кем-то из вас по отдельности, что весьма вероятно, я свяжусь с вами через Уэллса.

Он повернулся к двери.

— У вас там скрипка? — спросил Кох.

— Да.

— Вам не кажется, что надежней было бы…

— Думаю, — сказал Фокс с порога, — что у меня она будет в большей безопасности, чем… где-либо еще.

— Ты меня не понимаешь, — искренне говорил Тед Гилл. — Честное слово. Я не отношу себя к пустым фразерам.

Дело было в субботу после полудня. Тед сидел на китайском табурете, скрестив ноги и облокотившись на крышку огромного концертного рояля. Рояль занимал добрую четверть пространства однокомнатной квартирки на третьем этаже кирпичного дома без лифта в районе Восточных шестидесятых улиц Лексингтон-авеню, прочая мебель также не соответствовала помещению. Но что было делать дочери неожиданно скончавшегося вдовца, когда она обнаружила, что вся ее собственность состоит из обстановки ее комнаты в удобной квартире отца на Пятьдесят седьмой улице, которая долгое время была ее домом?

Что касается рояля, то он был необходим, поскольку без него Дора не могла бы давать уроки детям.

У Доры, сидевшей на стуле, на котором однажды сидел Карузо, держа на руках ее, в то время трехмесячного младенца, на щеках выступил румянец, что, впрочем, не портило ее внешности. То же самое можно сказать и о легкой морщинке между бровями, из-за чего казалось, что ее глаза изо всех сил пытаются поверить в честность молодого человека, сидевшего напротив нее.

— Конечно, ты бравируешь своей отвагой, — говорила она с чувством. — Я не против отваги, но ты явно пересаливаешь, не хватает только литавр. — Ее лицо заливала краска. — Ради Бога, перестань на меня пялиться!

— Я не пялюсь, я просто смотрю.

Тед, и так уже сидевший на краю табуретки, подвинулся вперед еще на пару сантиметров.

— Послушай, я хочу тебе признаться. Я соврал, что пришел потому, что хотел уговорить тебя сделать запись на радио. Я хотел прийти… я хотел увидеть тебя… и я не мог… — Он смешался. — Черт побери, — разозлился он на себя, — когда я с тобой говорю, я не в состоянии построить даже простой фразы! Ты, конечно, подумаешь, что я мог бы сказать тебе по телефону, что хочу тебя увидеть!