Агата Кристи - Месть фараона

Мы так и сделали. Ответ был получен немедленно. Информация была точной и исчерпывающей. Молодой Руперт Блайбнер, как выяснилось, в последние годы был на мели. Он уехал куда-то на южные острова, жил на то, что присылал ему дядя, а порой перебивался случайными заработками. Потом вернулся в Нью-Йорк, но так и не взялся за ум, продолжая катиться по наклонной плоскости. Наиболее интересным, с моей точки зрения, было то, что ему недавно удалось занять довольно крупную сумму, достаточную для поездки в Египет. «У меня там есть друг, который не в силах мне отказать», – хвастался он направо и налево. Как бы там ни было, планы его, однако, пошли прахом. Вскоре он вернулся обратно в Нью-Йорк, в ярости проклиная на чем свет стоит собственного дядю, который, по его словам, куда больше заботится об истлевших костях давным-давно умерших фараонов, чем о родственной плоти и крови. Он как раз был в Египте, когда скоропостижно скончался сэр Джон Уиллард. Вернувшись в Нью-Йорк, молодой Руперт продолжал вести прежнюю жизнь, постепенно опускаясь на самое дно, пока, неожиданно для всех, не покончил жизнь самоубийством, оставив весьма странную записку. В ней было всего несколько фраз, и создавалось впечатление, что писал он ее в приступе раскаяния. В ней он почему-то называл себя «изгоем» и «прокаженным», а посему якобы он не имеет больше права оставаться в живых.

Мрачные мысли заскреблись у меня в голове. Честно говоря, я никогда не верил во всю эту чушь насчет проклятия давным-давно умершего египетского фараона. Мне всегда казалось, что нити преступления тянутся в настоящее. Предположим, что молодой неудачник решил так или иначе избавиться от своего дяди – скорее всего с помощью яда. И вдруг произошла ошибка – по жестокой случайности жертвой пал несчастный сэр Джон Уиллард. И вот, терзаемый угрызениями совести и преследуемый мыслями о совершенном им преступлении, молодой человек возвращается в Нью-Йорк. Тут приходит весть о смерти дяди. Осознавая, насколько бессмысленным было совершенное им убийство, и мучимый раскаянием, он принимает решение покончить с собой.

Я тут же выложил свою версию Пуаро, и мне показалось, что она его заинтересовала.

– Что ж, ход ваших мыслей мне понятен, дорогой Гастингс. Только ведь это просто… очень просто. Хотя не исключено, что все так и было. И еще вы, по-моему, забываете о роковом влиянии гробницы.

Я пожал плечами:

– Вы по-прежнему уверены, что в этом что-то есть?

– Настолько, что мы с вами, друг мой, отправляемся в Египет немедленно.

– Что?! – совершенно потрясенный, воскликнул я.

– Нет, нет, я не шучу. – Выражение бесконечной жертвенности разлилось по лицу Пуаро. И тут же тихий, жалобный стон вырвался у него из груди: – О боже! Море! Это ужасное море!

Миновала неделя. Под нашими ногами шуршал золотой песок пустыни. Прямо над головой ослепительно сияло жаркое солнце. Пуаро – живое олицетворение отчаяния – вяло тащился за мной следом. Маленький бельгиец терпеть не мог путешествовать. Наше плавание из Марселя, длившееся всего четыре дня, превратилось для него в настоящую пытку. Когда мы пришвартовались в Александрии, он был похож на тень самого себя, даже обычная для него аккуратность и чуть ли не кошачья страсть к чистоте были забыты. Вскоре мы прибыли в Каир и прямиком направились в отель «Мена-Хаус», расположившийся у самого подножия пирамид.

Колдовское очарование древнего Египта вскоре завладело мной. Но не Пуаро. Одетый точь-в-точь так же, как если бы он находился в Лондоне, он постоянно таскал с собой в кармане маленькую одежную щетку и вел нескончаемую войну с пылью, которая то и дело оседала на его костюме.

– А мои ботинки, – стонал он, – нет, вы только взгляните, Гастингс! Мои ботинки, из тончайшей натуральной кожи, всегда такие опрятные и сверкающие на солнце! Боже милостивый, внутри песок, который причиняет нестерпимые мучения, и снаружи тоже – так что глядеть больно! А жара… постоянно эта ужасная жара! От нее мои усы превратились в настоящую мочалку… да, да, мочалку!

– Лучше поглядите-ка на сфинкса, – перебил его я. – Даже я чувствую исходящее от него очарование древней тайны.

Пуаро недовольно покосился на меня.

– Не очень-то у него счастливое выражение лица, – пробурчал он. – Да и чего еще ожидать, когда бедняга только что не тонет в этом чертовом песке! Будь он проклят!

– Да не ворчите, Пуаро. В вашей родной Бельгии тоже песка хватает, – ехидно напомнил я ему, еще не забыв наш отдых в Ноксюр-Мер, в самом сердце «изумительных дюн», как было написано в путеводителе.