Юлия Эйч - Яр - Классический детектив

Марьяна вздрогнула и подняла голову от книги. Ее испуганный взгляд метнулся к двери в комнату. Отец всегда ужасно злился, если заставал ее поздно ночью за чтением. В свои 15 лет она уже не могла обходиться без линз или очков, но вовремя оторваться от перипетий очередного детективного сюжета не было никаких сил.

Девочка прислушалась. Большой дом жил своей жизнью. Где-то поскрипывало, похлопывало, шуршало и перекатывалось. Но звука шагов, который ее напугал, больше слышно не было. Не уловив ничего угрожающего, Марьяна вытерла о цветастый пододеяльник вспотевшие ладошки и вернулась к странице.

Но уже через мгновенье шаги внизу снова выдернули ее из грез. И это точно был не отец, слишком уж торопливые. Странно. Марьяна взглянула на часы — половина второго ночи. Кому это там не спится? Огонек любопытства мгновенно загорелся где-то в груди и стал расползаться по телу адреналиновой волной. Вдруг в дом пробрались воры? Девочка тихо выскользнула из постели, сунула ноги в мягкие тапочки в форме сиреневых зайцев и отправилась на разведку. Сердце забилось быстрее, ладони опять увлажнились, вдруг внизу на самом деле грабители? Но как волнующе-приятно представить себя на месте хитроумного сыщика, который вот-вот разоблачит преступника.

Мрак коридора рассеивал лишь розоватый свет лампы в холле на первом этаже. Ночная путешественница начала крадучись спускаться по широким деревянным ступеням, ежесекундно ожидая увидеть в темноте кого угодно — от вора до привидения. Что-то там внизу было. Пылкое воображение услужливо подсовывало одну картину ужаснее другой. Вот жалостливо скрипнула последняя ступенька, и весь холл оказался как на ладони. Никого. Только в одном из двух гигантских кресел, которые привычно поблёскивали позолоченными подлокотниками — символ чудовищного вкуса матери, — переливается золотистая шерстка спящего кокер-спаниеля Люси. Заметив маленькую хозяйку, пес проворно подскочил и приветливо замахал хвостом, кружась у ног и громко пыхтя. Шерсть собаки была мягкой, шелковистой и девочка с удовольствием запустила в нее пальцы.

— Був! — довольная Люся завертелась еще быстрее, пытаясь облизать ласкающую руку.

— Тише, — Марьяна зажала пасть собаки и оглянулась. Но дом продолжал спать. Узкая полоска света под дверью папиного кабинета резко выделялась на темном полу, но никаких звуков из комнаты не доносилось. После двух сотен прочитанных страниц спать не хотелось совершенно, и девочка решила заглянуть к отцу. Скажет, что проснулась от кошмара, и он ее обнимет и расскажет что-нибудь успокаивающее и обязательно интересное.

Марьяна приоткрыла дверь и заглянула. Отец, как обычно, сидел за столом. Но сидел как-то странно, нелепо свесившись на один бок. В животе что-то неприятно заныло, ноги странно отяжелели, но девочка решительно вошла в комнату, совершенно четко ощущая нереальность происходящего. На бледной шее отца что-то блестело. Пришлось подойти едва не вплотную, чтобы понять, что это кончик золотого Паркера. Ворот светло-голубой рубашки под ним пропитался кровью. Умом Марьяна понимала, что произошло нечто жуткое, и главное совершенно безвозвратное, но это странно не трогало. Чувства будто отключились. Как будто стеной отгородило их от мозга. «Мне должно быть страшно и больно», — мысль была какая-то вялая и неубедительная. Она вдруг подумала, что надо сообщить о произошедшем сестрам. Но как? Пойти к Лере в комнату и сказать, знаешь, там из папы торчит ручка? Для этого нужно обязательно изобразить ужас и горе, иначе ее примут за чёрствую эгоистку, но ничего такого она не ощущала.

Оставался единственный и самый простой путь. Марьяна набрала в грудь побольше воздуха и закричала. И кричала истошно, до боли в легких, стараясь хоть в этом отдать дань ужасу произошедшего. Она замолчала, лишь когда в комнату начали сбегаться домочадцы. Первой оказалась Валерия. В шелковой пижаме в золотых розах и хаосом темно-каштановых волос она показалась особенно родной и близкой.

— Маря, что… — кинулась она к девочке и осеклась, увидев отца. Комната быстро наполнялась суетой и ужасом. «Какая я бесчувственная. Я даже не плачу», — сокрушалась Марьяна, по-прежнему стоя у стола и глядя на рыдающую рядом второю сестру Полину. Ее шелковый халатик распахнулся, едва не полностью обнажив пышную грудь. Но Поля этого не замечала. Она сжимала щеки руками, как будто хотела закрыть ими глаза, но не могла, не в состоянии оторваться от жуткого зрелища. Слезы безудержно бежали по щекам, образуя уродливые потеки из теней и туши. «Неужели она и спит накрашенная», — пронеслась в голове Марьяны очередная неуместная мысль.