Найо Марш - Убитая в овечьей шерсти

— Но все равно странно, — сказала Теренция. — Простыни миссис Рубрик всегда снимали в день отъезда, а в день приезда стелили свежие. Поэтому она оставляла кровать неубранной.

— В тот момент я об этом не подумала, — ответила Урсула. — Я включила пылесос, убрала и ушла. Было очень чисто. Она была в высшей степени аккуратна.

— Была еще одна деталь, которая тебя не поразила, Урсула, — произнесла Теренция Линн. — Возможно, ты помнишь, что пылесос брала у меня, и я пришла за ним, когда ты закончила. Его пора было чистить, и я отнесла его к мусорному ящику. Я обратила внимание на что-то, что обвилось вокруг одной из осей между колесом и коробкой. — Теренция помедлила, глядя на свои руки. — Это был завиток шерсти, — сказала она спокойно. — Настоящей овечьей шерсти, из руна.

— Ты никогда не говорила об этом, — резко сказал Фабиан.

— Я сказала детективу. Он не счел это важным. Он сказал, что такая вещь вполне могла оказаться в доме в сезон стрижки овец. Он-то вырос в городе.

— Но ведь завиток мог попасть в пылесос давно, Терри, — возразила Урсула.

— О, нет. Его там не было, когда ты брала пылесос у меня. Я очень внимательна к подробностям, — ответила Теренция, — я знаю. А если бы миссис Рубрик видела его, она бы обязательно его подобрала. Она ненавидела, когда что-то прицеплялось к ковру. У нее был пунктик, и она всегда все убирала. Я готова поклясться, что его там не было, когда она была в комнате.

— Какой он был величины? — поинтересовался Фабиан.

— Совсем маленький. Даже не завиток. Тоненькая прядка.

— Малюсенькая крохотулечка, — сказала Урсула детским голосом.

Это было в ее характере — только что погруженная в тягостные воспоминания, она могла внезапно стать смешливой.

— Я думаю, — произнес Аллейн, — кто-то мог подцепить немного шерсти в овчарне, и она могла повиснуть у него на одежде.

— Могла, — мягко согласился Фабиан.

— Шерсть ведь жирная, — вставил Дуглас, — и она могла застрять в комнате.

— Только не в комнате тети Флосси, — возразила Урсула. — Я всегда убирала ее комнату, Дуглас, и ты не смеешь утверждать, что я оставила грязную шерсть лежать на ковре несколько дней. Поросенок! — поддразнила его она.

Он лениво повернул голову и взглянул на нее. Аллейн видел, как его рука соскользнула со спинки дивана и легла на плечи Теренции Линн. Урсула засмеялась и состроила ему гримасу.

— Все это вздор, — лукаво сказала она, — весь этот разговор о завитках шерсти.

— Лично я, — веско произнесла Теренция Линн, — не нахожу в этом ничего смешного. Для меня и, мне кажется, для всех, мысль об овечьей шерсти в ее комнате в то страшное утро выглядит совершенно чудовищно.

— Ты гадкая, Терри, — вспыхнула Урсула. — Мне все это больнее, чем кому-нибудь из вас. Я думаю, все понимают, что именно поэтому у меня нет сил быть слишком серьезной. Наверное, только я одна и любила ее. А ты холодна, как лед, Терри, и я ненавижу тебя.

— Ну что ты, Урсула, — вмешался Фабиан. Он опустился на колени и взял ее руки в свои. — Будь умницей. Ты удивляешь меня.

— Она была чудесная, и я любила ее. Если бы не она…

— Если бы не она?

— Мы бы никогда не встретились.

— Да, но кто, — пробормотал Фабиан, — кто дразнил Тантала виноградом? Неужели наша тетя Флосси?

— Все равно, — сказала Урсула, раскаиваясь и упорствуя одновременно, что вообще было характерно для ее отношений с Фабианом, — ты жесток ко мне. Извини, Терри.

— Можно продолжать? — спросил Дуглас. Аллейн заерзал в своем кресле за камином, и все снова обратились в слух.

— Капитан Грейс, — сказал Аллейн, — во время охоты за брошью вы ходили в дом за фонарем, не так ли?

— За двумя фонарями, сэр. Я дал один дяде Артуру.

— Вы видели кого-нибудь в доме?

— Нет. Там был только Маркинс. Маркинс говорит, что находился в своей комнате. Доказательств, впрочем, нет. Фонари держат на столе в холле. Телефон зазвонил, когда я находился в холле, и я взял трубку. Разговор занял лишь несколько секунд. Кто-то хотел знать, поедет ли тетя Флоренс утром на север.

— С террасы вы видели садовые дорожки. Видны ли вам были ваши компаньоны, искавшие брошь?

— Фабиана и дядю Артура я не видел, но видел двух девушек. Уже почти стемнело. Я пошел прямо к дяде с фонарем; он находился там, где и должен был находиться.

— Были ли вы с ним, когда он отыскал брошь?

— Нет. Я просто дал ему фонарь и вернулся на свой пост также с фонарем. Я слышал, как он позвал нас чуть позже. Он оставил брошь на том же месте, чтобы я посмотрел на нее. Она напоминала гроздь красных и голубых искр в свете фонаря. Ее наполовину скрывали листья циннии. Он сказал, что уже смотрел здесь прежде. Ему было вредно много нагибаться, и зрение его иногда подводило. Я думаю, что он ее просто проглядел.