Петер Аддамс - Детектив перед сном

Джун взглянула на столик красного дерева, о ножки которого кот раньше точил когти и на который Чэд обычно ставил бутылку с виски и рюмки, потом ее взгляд скользнул по дешевому, уже искривленному двухрожковому оловянному подсвечнику, стоявшему на камине. Тот, кто изготовил этот подсвечник, не отличался хорошим вкусом и понатыкал кругом хрусталики, кусочки отшлифованного стекла, которые не гармонировали ни с формой, ни с материалом и делали подсвечник еще безобразнее. Вероятно, миссис Шекли выиграла или приобрела его за десять шиллингов на каком-нибудь благотворительном аукционе.

Внезапная мысль осенила Джун, она подбежала к камину и вынула из подсвечника один из камешков. Они были из стекла, это было очевидно. Но их поверхность, их огранка…

Джун возвратилась к креслу и позвала миссис Порджес; та явилась буквально через секунду, словно опять стояла за дверью и наблюдала за Джун в замочную скважину. А может быть, так оно и было? Джун никому больше не верила — только себе самой, Чэду, Джорджу Абернати и в какой-то степени адвокату Хаббарду.

— Слушаю вас, мисс, — в дружелюбном голосе миссис Порджес не слышалось никаких коварных ноток. Она, как всегда, улыбалась.

— Куда вы, собственно, дели картину? — Джун показала на прямоугольное пятно над камином.

— Картину? — миссис Порджес заулыбалась еще приветливее. — Отнесла на чердак, туда, где всякий хлам, куда же еще? Отвратительная картина, не правда ли? Как и все барахло, которое напоминает об этой старухе Шекли и которое вы не хотите здесь видеть. Облить все бензином да сжечь. Я всегда придерживалась такого мнения.

— Вы сожгли эти вещи? — Джун широко раскрыла глаза от удивления.

— Конечно, нет. Не буду же я связываться с мистером Хаббардом, который управляет наследством этой старой пиратки и у которого от добросовестности, простите, штаны лопаются.

Джун нахмурила брови.

— Я никак не могу понять, почему вы так разноречиво высказываетесь о своей умершей хозяйке? Один раз говорите о ней с нежностью и любовью, а другой раз…

— Это зависит от погоды, — невозмутимо объяснила миссис Порджес. — Когда на улице холодно и сыро и меня донимает мой ревматизм, я на все смотрю глазами больного. И тогда я говорю — и имею на это полное право, — что миссис Шекли была вечно чем-то недовольной, злой и жадной колдуньей, находившей удовольствие лишь в том, чтобы доставлять людям неприятности, заставлять их мучиться и дрожать от страха…

— Я хотела бы взглянуть на картину, — быстро сказала Джун, чтобы остановить старую даму.

— Вы хотите взглянуть на картину? — повторила миссис Порджес в изумлении. А может, она вовсе и не была удивлена и только притворилась?

— Да, я хотела бы узнать, кто ее написал.

— Если разрешите, мисс Джун, я задам вам один вопрос: это каким-либо образом связано с убийством? Может быть, вы думаете, что кто-нибудь из нас… — Она выразительно провела ребром руки себе по шее.

— Сперва давайте посмотрим картину, — лаконично ответила Джун.

— Тогда я схожу за свечой. В кухне…

— Возьмите этот подсвечник, — и Джун направилась к лестнице, ведущей на чердак.

— У меня есть еще карманный фонарик, — пугливо заметила миссис Порджес. — Вы знаете, там, наверху, всегда сквозняк, потому что многие черепицы сорвало ветром, а на сквозняке наши свечи сразу погаснут и…

— У меня есть спички.

— Все равно наши свечи будут постоянно гаснуть! И мы окажемся в темноте! А знаете, что говорил Шекспир по этому поводу?

— Почему вы считаете миссис Шекли злой колдуньей? — Джун стала подниматься по лестнице.

— Но я ведь утверждаю это только в плохую погоду, — миссис Порджес нерешительно последовала за ней. — Когда на улице тепло и светит яркое солнце, мне даже бывает жаль ее. Бедняжка, говорю я себе, сколько ей пришлось перенести за свою жизнь. В последнее время она даже не могла ходить, да и камни в печени доставляли изрядные муки. Разве этого мало? А деньги, которые получала, — она ведь тратила их не на себя. Золотая душа была у человека, только вот внешне груба и невзрачна.

Джун хотела было поддержать эти странные разглагольствования миссис Порджес относительно покойной миссис Шекли, но, обернувшись к ней — они уже стояли перед дверью на чердак, — внезапно увидела выражение ее лица. Внутри у Джун все похолодело.

Лицо домоправительницы выражало все, что угодно, только не приветливость. В мерцающем свете двух свечей оно выглядело напряженным и мрачным. Миссис Порджес показалась вдруг Джун такой постаревшей, что ей можно было дать все ее годы. Складки и морщины выступили из-под слоя пудры так отчетливо, будто были нарисованы на гладкой коже черным карандашом; глаза ее настороженно блестели, затаив в себе страх, а может, и угрозу.