Уолтер Саттертуэйт - Кавалькада

— Думаете, он и правда был с ними знаком? С Чарли Чаплином? Теодором Рузвельтом?

— Вполне возможно. Если бы он все придумал, то не получал бы от этого такого удовольствия.

Она склонила голову набок.

— Что ж, верно. Лгуны обычно прикидываются, что собственная ложь их совсем не впечатляет.

— Из вас вышел неплохой пинкертон, — заметил я.

Мисс Тернер слегка передернула плечами и тихонько вздохнула.

— Очень надеюсь.

— У вас все получится.

У нас были смежные комнаты. Мой номер оказался немного меньше, чем люкс в «Карлтоне», во Франкфурте, а тот был чуть меньше речной баржи. В комнате имелись огромная двуспальная кровать с резным изголовьем, ночной столик с новомодным французским телефонным аппаратом, два шкафа красного дерева, два-три комода и громадный буфет. Хотя там явно не хватало бара со стойкой, зато буфет был набит французскими винами, немецким коньяком, шотландским виски, среди которого почему-то затесался американский бурбон. Я вошел в ванную комнату и с удовольствием оглядел мраморные раковины, огромную мраморную ванну и белый мраморный пол. Разделся и принял ванну. Вытерся полотенцем размером с пляжное одеяло, надел все чистое, зарядил «кольт», положил его в карман пиджака и спустился вниз.

Ганфштенгль стоял у стойки бара и громко разговаривал с барменом по-немецки. Где-то через два стула от него сидели два человека в деловых костюмах. Когда я направился к нему по паркетному полу, Ганфштенгль откинул назад свою огромную голову и оглушительно расхохотался, хлопая ладонью по темной деревянной стойке. Бармен тоже рассмеялся, правда, не так рьяно. И глянул на стойку — на то место, по которому Ганфштенгль хлопал ладонью. Наверное, высматривал, нет ли там вмятины.

Ганфштенгль поднял кружку, вмещавшую не меньше галлона пива, и обратился ко мне.

— А, вот и вы, господин Бомон.

— Фил, — поправил его я.

— Фил. А вы, как я уже говорил, зовите меня Пуци.

— Как угодно.

Он рассмеялся.

— Знаете, что это означает? Что-то вроде «Малыш».

— Почти что Крошка.

Он снова рассмеялся.

— Точно! Прямо в яблочко! Итак, что будете пить? — Он поднял кружку. — Пиво? Не такое славное, как в Мюнхене, но вполне сносное.

— Спасибо, сойдет и стакан воды.

Он сказал что-то бармену, отпил глоток пива, поставил кружку и снова повернулся ко мне.

— Можно задать вам один вопрос? Личного свойства?

— Смотря какой.

— Надеюсь, не слишком личный.

— Валяйте, — сказал я.

— Вы были на Великой войне? [13] Имеется в виду Первая мировая война.

— Да, был. А вы?

Бармен поставил напротив меня стакан со льдом и плеснул туда минеральной воды из маленькой бутылки. Прежде чем ответить, Ганфштенгль дождался, когда бармен отойдет.

— Увы, нет, — признался он. — Я был тогда в Нью-Йорке. И чуть не угодил в кутузку. Друзья помогли — спасли меня от лагеря для интернированных, хотя разрешения вернуться в Германию до окончания войны я так и не получил. О чем глубоко сожалею.

— Не стоит.

Он нахмурился.

— Простите?

— Не стоит сожалеть, что не попали на войну.

— Ну, Фил, тут я с вами не согласен. — Его широкое лицо стало серьезным. — Определенно, это один из важнейших этапов в жизни мужчины. Воинская дружба, острые ощущения, ужас — конечно, не без того, но и радость тоже. Думаю, такое никогда не забудешь.

— Угу. То-то и оно.

— Да, но…

— Пуци, — перебил я.

Он взглянул на меня и кивнул.

— Не хотите об этом говорить, угадал?

— Да.

— Ну, как скажете. — Он хлебнул пива. — Только я заговорил об этом не без причины.

— В чем же дело?

Он нахмурился.

— Деликатный вопрос. Но мне все же придется обсудить его с вами. Кое-кто в партии… беспокоится насчет вас с мисс Тернер.

— Беспокоится? — удивился я.

— Вы же американец. А мисс Тернер англичанка. И кое-кто из партийцев боится, что вы все еще питаете враждебные чувства к нам, немцам. К фрицам, понимаете? К немчуре. К злобным гуннам. — Он печально улыбнулся. Я понаслушался всякого такого, пока жил в Нью-Йорке. Я знал женщин, светских дам, которые перестали выгуливать своих овчарок, потому что не хотели, чтобы их видели с собаками немецкой породы.

Как раз накануне мы с мисс Тернер вспоминали войну, и я передал Ганфштенглю то, что сказал ей.

— Война уже давно закончилась.

— Да, но от старых привычек трудно избавиться.

— Если это все еще беспокоит партийцев, зачем они наняли пинкертонов? Наверно, и в Германии есть частные сыскные агентства.