Гилберт Честертон - Воскресение отца Брауна

Он задумчиво посмотрел на бумаги, разбросанные по столу, а затем продолжил:

– Хотя ни нож, ни дубинка не коснулись меня, я почувствовал, как у меня подгибаются ноги, а в глазах потемнело. Я понял, что мне нанесли удар, но только не этим оружием. Вы догадываетесь, что я имею в виду?

Он указал на бутылку вина, стоявшую на столе. Рэйс взял бокал, посмотрел на вино и понюхал его.

– Думаю, вы правы, – сказал он. – Я начинал помощником фармацевта и изучал химию. Не могу точно утверждать без анализа, но в это вино подмешали что-то очень необычное. Существуют снадобья, с помощью которых азиаты погружают человека в сон, похожий на смерть.

– Именно так, – спокойно произнес священник. – Так называемое чудо было подстроено по той или иной причине. Сцену похорон явно отрепетировали и рассчитали время постановки. Думаю, отчасти это связано с безумной рекламной кампанией, которую устроил Снейт, но мне с трудом верится, что он мог зайти так далеко только ради славы. В конце концов, одно дело превращать меня в книжного героя и раскручивать как второго Шерлока Холмса. Я…

Священник вдруг замолчал, и выражение его лица резко изменилось. Помигивающие глаза плотно закрылись, и он встал, словно ему не хватало воздуха. Потом он протянул вперед дрожащую руку, как будто нащупывая путь к выходу.

– Куда вы? – изумленно спросил американец.

– Мне нужно помолиться, – ответил отец Браун, чье лицо было белым как мел. – Или, вернее, вознести хвалу Господу.

– Ничего не понимаю. Что с вами случилось?

– Я собираюсь вознести хвалу Господу за невероятное спасение… в последний момент.

– Разумеется, – сказал Рэйс. – Я не принадлежу к вашему вероисповеданию, но достаточно религиозен, чтобы понять вас. Конечно, вы хотите поблагодарить Бога за чудесное спасение от гибели.

– Нет, – ответил священник. – Не от гибели, а от позора.

Американец вытаращил глаза, и следующие слова священника обрушились на него, как лавина.

– Ах, если бы только от моего позора! Но это было бы позором для всего, что мне дорого, позором для самой моей веры! Что бы тогда произошло! Самый громкий и отвратительный скандал с тех пор, как последняя ложь застряла в глотке Титуса Оутса.

– О чем вы толкуете? – недоуменно воскликнул его собеседник.

– Лучше я сразу же расскажу вам, – сказал священник.

Он опустился на сиденье и продолжал уже более сдержанным тоном:

– Меня озарило, когда я упомянул о Снейте и Шерлоке Холмсе. Теперь я припоминаю, что писал по поводу его абсурдного замысла; тогда я ничего не подозревал, но думаю, они искусно подвели меня к тому, чтобы я написал именно эти слова. Фраза звучала примерно так: «Если это лучший выход, я готов умереть и вернуться к жизни, как Шерлок Холмс». В тот момент, когда я подумал об этом, то осознал, что меня заставляли писать всевозможные вещи с той же целью. Например, я написал, словно обращаясь к сообщнику, что в определенное время выпью вина с подмешанным снадобьем. Теперь вы понимаете?

Рэйс вскочил на ноги, глядя на него.

– Да, – ответил он. – Кажется, я начинаю понимать.

– Они подстроили чудо. Потом те же самые люди разоблачили бы это чудо. И, что хуже всего, они бы доказали, что я сам принимал участие в заговоре. Это было бы наше фальшивое чудо. В этом и заключался их дьявольский план, недоступный для таких простаков, как мы с вами.

После небольшой паузы он тихо добавил:

– У них определенно была целая куча моих автографов.

Рэйс уперся взглядом в стол и мрачно спросил:

– Как вы думаете, сколько мерзавцев замешано в этом деле?

Отец Браун покачал головой.

– Больше, чем мне хотелось бы думать, – ответил он. – Но надеюсь, некоторые из них были лишь орудиями в руках других. Альварес мог подумать, что на войне все средства хороши; у него извращенный ум. Боюсь, что Мендоза оказался старым лицемером; я никогда ему не доверял, а он недолюбливал меня за проповеди среди его рабочих. Но все это может подождать; мне нужно лишь поблагодарить Бога за спасение, и особенно за то, что я сразу же отправил телеграмму епископу.

Джон Рэйс пребывал в глубокой задумчивости.

– Вы поведали мне много нового, – наконец сказал он. – Но кое-чего я все же не понимаю. Я могу понять, что эти типы все хорошо продумали. Они полагали, что любой человек, который просыпается в гробу и обнаруживает, что его собираются канонизировать как святого, который становится ходячим чудом и предметом всеобщего обожания, подыграет своим почитателям и примет венец славы, свалившийся на него с ясного неба. Их расчет был основан на самой практической психологии. Я видел всевозможных людей в разных местах и могу откровенно сказать, что едва ли найдется хотя бы один на тысячу, кто в таких обстоятельствах сохранит выдержку и, еще не вполне проснувшись, найдет в себе достаточно здравомыслия, простоты и смирения, чтобы…