П Орловец: Приключения Карла Фрейберга, короля русских сыщиков.

В это время у нас в гостях сидел князь Семизеров. Когда мне подали письмо, в гостиной были только мы вдвоем. Я прочла письмо и без чувств грохнулась на пол. Когда я очнулась, князь по-прежнему был около меня, а кроме него, рядом стояли моя няня и мать.

Я с ужасом поняла, что письмо исчезло.

Князь заметил мой растерянный вид и, улыбаясь, показал на камин.

— Я видел, что письмо доставило вам горе, — произнес он, — а потому решил сжечь его. Если я сделал глупо, простите меня.

Взглянув в камин, я действительно увидала лист бумаги, уже превратившийся в пепел, и догоравший конверт.

Конверт я узнала сразу, и это меня успокоило.

Графиня умолкла, чтобы немного отдохнуть. Воспользовавшись паузой, Фрейберг налил ей легкого вина и предложил освежить горло.

Волнуясь, она последовала его совету и, когда волнение улеглось, продолжала:

— На самом деле этот негодяй не сжег письма. В огонь он сунул другую бумажку, а конверт, вероятно, кинул в огонь, когда увидел, что я очнулась, чтобы убедить меня в правдивости своих слов. Но… я долго не знала об этом.

Мое положение сделалось ужасным. Обдумав хорошенько, я решила сознаться во всем матери. Что тут было! И, как назло, домогания моей руки со стороны графа Сторжицкого делались все настойчивее и настойчивее. Через полмесяца после смерти Броннова он сделал мне официальное предложение.

Я уже была беременна, но конечно, никто пока этого не замечал.

Что мне было делать?

Не ответив Сторжицкому ничего определенного, я бросилась к матери, совершенно потеряв голову от стыда и ужаса перед грядущим позором.

Но родить незамужней было еще позорнее.

Поговорив со мной, мать куда-то ушла, а вечером, зайдя ко мне в комнату, она сказала:

— Дай свое согласие графу.

— Но… ведь он узнает все, — начала было я, но мать резко перебила:

— Ни другие, ни он не узнают ничего. Медицина и хирургия делают сейчас чудеса. Мы уедем в Париж, и граф поедет с нами. Там гораздо удобнее будет ускорить свадьбу, а в это время хирург сделает то, что нужно. Таким образом, ты родишь через восемь месяцев. Такие роды все назовут преждевременными, и никто ничего не узнает, а граф будет убежден, что взял тебя девушкой.

Все сделалось так, как хотела моя мать.

Через два дня мы экстренно собрались в Париж, а через десять дней я обвенчалась с графом в посольской парижской церкви.

Операция заняла всего два дня, а результат получился настолько удачный, что графу даже в голову не пришло заподозрить меня в чем-нибудь.

Перед родами я вместе с матерью уехала в Лондон, и таким образом скрылось даже то, что я родила месяцем раньше. Я нарочно задержалась в Лондоне на три месяца после родов и не позволила мужу приехать ко мне.

Затем мы встретились, пожили еще около полугода за границей и возвратились в Россию.

Сначала все здесь шло хорошо. Князь Семизеров был в своем имении, а кроме него никто не знал моей тайны. Но когда Петербург съехался, вернулся и он.

Однажды он приехал к нам с визитом. Мне сразу бросилась в глаза развязность, с которой он держал себя по отношению ко мне. Он смотрел на меня с нескрываемым вожделением, и счастье мое, что в эту минуту моего мужа не было дома.

Когда Семизеров встал прощаться, он произнес:

— Мне нужно поговорить с вами наедине.

— Зачем? — удивилась я.

— Так, — ответил он загадочно. — Помните только, что ваша судьба тесно связана со мною.

При этом он улыбнулся самой беспечной улыбкой и вышел, не дав мне опомниться.

Я ничего не могла сообразить. Но вскоре все выяснилось.

Через два дня, выйдя на улицу, я встретила князя. Он, видимо, ждал меня около нашего дома.

Когда я вышла, он быстро подошел ко мне, сунул мне в руку записку и, проговорив: «Очень нужно. Прочтите», исчез.

Отложив прогулку, я вернулась домой и прочла письмо.

«Последнее письмо Броннова в моих руках, — писал он. — И взять его назад можете только вы. Завтра в три часа мой автомобиль будет ждать вас напротив Гостиного двора. Вы отличите его по нашему фамильному образу святителя Николая».

— Это было сегодня? — перебил Фрейберг.

— Да, — ответила графиня. — Волей-неволей я должна была прийти на свидание. Я хотела было ограничиться переговорами на тротуаре, но была так потрясена, что почти лишилась сознания, и он насильно усадил меня в экипаж.

— Куда же вы ездили?

— Не знаю. Улица, на которой мы остановились, глухая и неизвестная мне, а сидели мы в комнате, очень бедно отделанной.