Элен Макклой - Две три призрака

— Кем?

— Писателем Амосом Коттлом, которого убили в прошлое воскресенье.

— Алан — Амос Коттл? Ну и ну! Скажите, если можно, он был убит как Кьюэлл или как Коттл?

— Вы думаете, кто-то узнал в нем Кьюэлла и покарал его за смерть Гризель?

— Возможно.

— Родители Гризель умерли. Замужняя сестра живет в Дирфилде, штат Массачусетс. Братьев у нее не было, а представить себе замужнюю сестру… Нет, это не она… Может быть, какая-нибудь другая детская любовь?

— Не знаю, но… звучит как-то уж совсем по-корсикански. Много лет спустя мстить человеку за то, что он неудачно прооперировал вашу детскую любовь?

— А может, кто-то не поверил, что это произошло случайно? К тому же ненависть к более удачливому сопернику…

— Но ведь прошло столько лет. Нет, я все равно не верю.

— Нормальным людям всегда трудно понять, как можно преднамеренно убить человека, — сказал Бэзил. — Мы можем представить себе любую случайность, но такое… Вот поэтому за преднамеренное убийство и назначается более тяжкое наказание. Так мы выражаем свое отвращение к тому, что для нас непостижимо и непростительно.

Вера все еще сидела в гостиной и смотрела телевизор, когда зазвонил телефон. Она чувствовала себя такой подавленной и одинокой, что почти обрадовалась, когда ей сообщили о приходе доктора Виллинга. Вера выключила телевизор, подкрасила губы и приоткрыла дверь в коридор.

Бэзил ей показался более утомленным и оттого, наверное, более серьезным, чем в последний раз. На ее настойчивые уговоры выпить он покачал головой.

— Я на минутку. У меня только один вопрос к вам. Знали ли вы когда-нибудь человека по имени Алан Кьюэлл?

— Он из Голливуда? — Бэзил не заметил никакой перемены ни в ее взгляде, ни в ее голосе.

— Нет, из Нью-Йорка.

— Я должна его знать?

— Наверное, нет. Вам что-нибудь говорит имя Гризель Макдоналд?

— Нет.

— Вам случалось видеть это раньше? — Бэзил выложил на стол кошелек из змеиной кожи, золотой наперсток, обручальное кольцо и каштановый локон. Взгляд Веры изменился.

— Амос хранил их в столе. Он говорил мне, что они принадлежали его умершей сестре.

— У меня есть основания думать, что они принадлежали его жене.

Глаза Веры вспыхнули.

— Вы имеете в виду… Теперь она будет получать деньги?

— Нет, она не доставит вам хлопот. Она умерла задолго до вашей встречи с Амосом.

— Тогда… Кто такой Амос?

— Врач по имени Алан Кьюэлл. — И Бэзил рассказал ей все.

— Похоже на правду, — согласилась Вера. — Амос знал разные латинские слова, названия костей и Смеялся над патентованными лекарствами. Он вполне мог быть врачом. Но какое это имеет отношение к его смерти?

— Пока не знаю. Возможно, здесь тупик. Его могли убить как Амоса Коттла, а вовсе не как Алана Кьюэлла.

— Но то, что он Кьюэлл, для меня ничего не меняет, так? — вкрадчиво спросила Вера. — Ведь я была его законной женой, значит, теперь я его законная наследница. Правда? И никто у меня этого не отнимет?

Теперь Вера окончательно успокоилась. Она все время боялась неожиданностей, которые могли поставить ее права под сомнение. Теперь она ничего не боялась. Прошлое Амоса не могло ей повредить.

Когда Бэзил ушел, Вера решила узнать, не было ли ей писем и не звонил ли кто. Нет, ничего. Даже Сэм не позвонил насчет просмотра. Наверное, не вышло. Он никогда не звонил, чтобы сообщить плохие новости, но, если новости были хорошие, голос его булькал от избытка чувств, и он кричал: «Все о'кей, детка!» О неудачах он предпочитал не вспоминать.

Когда Вера писала свои угрожающие письма, она никак не ожидала такого единодушного молчания, и оно действовало ей на нервы. О чем они думают? Что делают? Ничего? Непостижимо! Филиппа, Лептон, Гас и Тони — по крайней мере хоть один из них должен испугаться и ответить на письмо.

Может, они ответят завтра, а пока впереди целый вечер. Позвонить кому-нибудь из театральных знакомых? Она совсем забыла их за три года в Голливуде. Знакомые сами должны были бы позвонить ей, но они никогда не спешат звонить тем, кто провалился. Вера опять включила телевизор. На экране возникло лицо, губы беззвучно шевелились. Тогда она прибавила звук.

… сегодня вечером в восемь часов мы приглашаем вас на обед в честь вручения Премии переплетчиков. Премия в десять тысяч долларов будет вручена «самому американскому писателю десятилетия»…

Вера выключила телевизор. Она почувствовала себя еще несчастнее, чем раньше. Премия присуждена Амосу, а ее даже не пригласили на обед.