— Вы просто с неба свалились, мсье Жан! Вы встречали Жакоба Калле?
— Кого? — Дюверне остановился.
— Дорогой мсье Дюверне, я вас умоляю, сосредоточьтесь. Жакоб Калле, сын Агнесс, которая работает у Дюмоленов. Молодой преступник. Он вчера был в От-Мюрей. Есть подозрение, что он стащил брошь мадам Гортензии.
— Какую брошь?
— Какую, какую… Ту, что вы видели вчера. Шесть бриллиантов, по два карата каждый.
— Дева Мария! — мсье Дюверне положил на минуту сверток, который он держал в руке. Теперь он мог всплеснуть руками. — Кто бы мог подумать!
— Дело в том, что необходимо выяснить, ехал ли Жакоб Калле в Тулон на поезде в шесть тридцать пять. Ну-ка, вспомните. Я очень вас прошу.
— Мсье Лепер, почему вы не задержали мадам Бейяк? Она тоже ехала тем поездом, — весело спросил мсье Дюверне.
— Все бы вам издеваться… Вы же знаете, что с этой язвой я разговариваю только в крайнем случае. Никто не ценит мой труд…
— Он не ехал, — решительно заявил мсье Дюверне. — Определенно, не ехал. Готов поспорить, что он до сих пор шатается в От-Мюрей. Он всех нас обворует, вот увидите. Уж я знаю эту пташку! Отброс общества. Изверг рода человеческого. Я должен бежать домой, дабы узнать, все ли там в порядке. Скоро человек не сможет выехать и на два часа. Нанетт — настоящая идиотка, она впустит в дом любого и каждого.
— Вам необходимо жениться, мсье Дюверне.
— Эх, мсье Лепер… У меня голова другим забита.
Они вышли из здания вокзала и направились в сторону рынка.
— Чем же это у вас забита голова? Что вы Бога гневите? — ворчал по-дружески комиссар.
— А вот посмотрите: Пуассиньяк подставит мне ножку.
— Выдумываете вы все. Мэром будет тот, кого поддерживает Шарль Дюмолен. А Дюмолен поддерживает вас.
Они подошли к тому месту, где в будущем должен был вознестись памятник — взлелеянное в мечтах обывателей украшение От-Мюрей.
Дюверне ускорил шаг. Он начал по своему обыкновению быстро говорить:
— Я ехал в Тулон со священником Бреньоном. Он мне рассказал интересную историю. Несколько лет назад у Бреньона был приход в сельской местности, недалеко от Тулузы. Это был нелегкий народ, и молодой кюре, несмотря на громогласные выступления, ничего не мог поделать с крестьянами. Тогда-то после престольного праздника, в течение которого парафияне превысили меру пьянства и развлечений, кюре Бреньон решил окончательно усовестить их. Во время вечерни он снял со стены большое распятие, поднял над головой и пошел по церкви меж рядов недобросовестных верующих, провозглашая душераздирающим голосом: «Идем отсюда, Иисус, оставим этих противных людей, которые распинают тебя каждый день по-новому». — Дюверне, держа свой пакет высоко над головой, изображал кюре Бреньона, покидающего церковь с поднятым крестом. — Священник продвигался к притвору среди мертвой тишины. И вдруг, когда он уже был у выхода, от хора долетел спокойный голос: «Если кюре желает, пусть уходит, но Иисуса попрошу оставить, это — инвентарь».
Лепер разразился трубным смехом. Они прошли мимо рынка.
— Ну, я побежал на службу, мсье Дюверне! Служба — не дружба. До свидания. Я буду круглым дураком, если не поймаю этого Жакоба.
Торнтон отворил дверь и пропустил девушек вперед. Его овеял приятный холод, здесь работал электрический вентилятор. Это был, пожалуй, единственный элемент современности в темном помещении. Кондитерская «Абрикос» представляла из себя узкий зальчик. С левой от входа стороны размещался буфет с горкой пирожных, с правой — три мраморных столика. В глубине, под дугообразным сводом, придающим помещению вид раковины, стоял гарнитур из старинной мебели. Между нишей и стойкой в стене находилось квадратное окошко, соединяющее зал с помещением менее представительным. Через это отверстие жилистые руки передавали в пухлые ладони чашечки с кофе. Мадам Вуазен, поставив сосуды на поднос, понесла его в глубину помещения, туда, где на покрытых стульях сидело несколько мужчин.
Источником света была узенькая витрина, способная рассеять мрак только в одной половине кондитерской «Абрикос». Пахло кофе, свежим тестом и кореньями.
Компания уселась за столик с мраморной крышкой. Острый глаз мадам Вуазен зафиксировал фигуру американца, разговоры в раковине стали потише.
Торнтон поклонился хозяйке, а когда она подошла, заказал много пирожных и что-нибудь попить.
— Мне кальвадос, — небрежно сказала Луиза.
— Для мадемуазель Сейян кальвадос, мне и мадемуазель Лепер оранжад, — сказал по-дружески Торнтон, одаряя хозяйку приветливой улыбкой. Мадам Вуазен очевидно понравились манеры гостя, она разрумянилась и ответила:
Читать дальше