Марджери Аллингем - Тигр в дыму

Мистер Кэмпион кашлянул:

— Я только насчет подвала, мэм, — сообщил он доверительно. — Наши ребята маху дали — не включили размера подвала, вот нам и пришлось вас снова беспокоить.

— А-а, хотите чтобы я налоги платила за здорово живешь! Вдвоем явились подвал мерить! Нет уж! Ключа я вам не дам. Не могу вас туда пустить. Мои жильцы оставляют мне ключ, когда уходят на работу. Вон он на гвоздике висит. Только дотроньтесь — я мигом полицию позову! — она растерянно замолчала, и все трое, застыв, уставились на громадный и пустой гвоздь, торчащий из зеленой дощатой стены. — Пропал! — возопила она. — Кто взял? — и повернулась к Лаггу, свирепея от внезапного подозрения.

— Да обыщите меня, миссис, — толстяк даже оскорбился..

— Недосуг мне, а то бы обыскала его как миленького, — ее блестящие глазки, такие же маленькие и темные, как у него самого, окидывали его объемы с нескрываемым злорадством. — Ишь, чего это из вас так выпирает? Собор святого Павла?

— Хо! От кого это я такое слышу, а? — задетый за живое, Лагг позабыл всякую осторожность. — Не иначе от Марго Фонтейн из балета Ковент-Гарден!

Получалось глупо. Разгоралась настоящая, чисто лондонская склока, бестолковая, с переходом на личности. Обтянутый шерстяной кофтой бюст колыхался, лицо лавочницы приобрело оттенок спелой сливы, и перепачканная землей рука уже взлетела для удара. Но тут же опустилась, и дама, пересиливая себя, как если бы ей пришло в голову кое-что похлеще, перегнулась через горку пламенеющих апельсинов и завопила что было мочи: «Полиция!»

К ее величайшему замешательству, констебль ее услышал. Он немедленно возник у самой лавки, его гладкая синяя спина замаячила уже в ярде от дверей. Более того, он с явным облегчением заторопился на подмогу, потому что, пока перебранка в лавке только разгоралась, другая уже вовсю полыхала в рыбном ряду. Началась она с маловразумительного спора о вероятности восточно-европейского происхождения Джека Хэйвока, но самое пламя вспыхнуло, когда некая женщина с курчавыми волосами, чистым выговором и без тени юмора в глазах выступила против употребления слова «русский» как уничижительного. Речь ее была складной и внятной, но не слишком уместной, в связи с чем рыбный торговец, оскорбившись эпитетом «мелкобуржуазное убожество», из коего вполне понял только интонацию и первые буквы, яростно развернулся в ее сторону и обозвал ее «кровавой пацифисткой большевиков».

Тут же, как по сигналу, все вокруг принялись категорично излагать собственные взгляды на наболевшие проблемы, и полицейскому пришлось покинуть свой закут.

Этот офицер был немолод, его рыжеватые волосы успели уже несколько поредеть, к тому же он здорово устал за долгую холодную ночь. Так что одного его присутствия оказалось явно недостаточно, чтобы утишить гвалт, а его предупреждению «Эй, эй, ну кто там» грозила серьезная опасность остаться без внимания.

Вот почему он почувствовал облегчение, когда крик, донесшийся сзади, из закрытого помещения, упростил его обязанности, сделав их относительно более мирными. Он немедленно развернулся и вошел в лавку.

— Так-так, а у вас тут чего?

Властный голос, долетевший до рынка, и слова, обещающие интересное развитие событий, достигли наконец искомого эффекта. Расшумевшаяся толпа вокруг рыбной тележки повела себя в точности как хнычущий ребенок, вдруг получивший конфету. Шум прекратился немедленно, и все внимание переключилось на зеленную лавку.

Внезапно оказавшаяся на авансцене лавочница растерялась. Ее гнев улетучился, уступив место рассудительности, чтобы не сказать обеспокоенности, — как бы теперь оправдаться. Когда она наконец замолчала, констебль перевел взгляд с представителей власти на гвоздь.

— А что это вы решили, что ключ вообще пропал? — поинтересовался он миролюбиво. — Они разве уже ушли? Я что-то не видел, чтобы они проходили.

— Уже десятый час! О Боже мой, офицер, это все печка! Я их все время предупреждала. Я сама как-то в газете видела. Целая семья погибла, угорела за ночь от такой вот железной печки!

Она оказалась прирожденной актрисой — яркий и выразительный образ был создан при минимуме слов. Зрители оказались захвачены, игра им нравилась. Оркестрантов все знали, по крайней мере, в лицо, и предположение, будто вся честная компания отравилась угарным газом в склепе у них под ногами, повергла бы в ужас даже наиболее пресыщенную публику. На констебля оно произвело несомненное впечатление.