Марджори Эллингем: Загадка Мистери Майл

Кэмпион, казалось, потерял дар речи от изумления.

— Боже мой! — только и мог повторять он. — Боже мой!

— Шантаж — едва ли не худшее из всех преступлений, — сказал Станислаус. — Я рад, что Датчет получил то, что заслужил.

Кэмпион сидел, глубоко задумавшись. В его памяти всплыли слова из письма Свизина Каша: «В случае серьезных неприятностей… пошлите Аларику Ватсу… который знает, что делать». Вот о каких неприятностях писал и чего боялся старик!

— Конечно, — продолжал инспектор, — власти могут передать дело Церкви. Но теперь это не имеет никакого значения, а для него это было очень важно.

Кэмпион ничего не ответил. Он больше, чем кто-либо понимал, насколько серьезно это было для Свизина Каша, так уважаемого и любимого своей паствой.

— Я думаю, ты доволен? Если не считать твоей раны и смерти священника, ты ведь не жалеешь, что все это случилось? Если бы ты не привез старого Лобетта и его детей в Мистери Майл, многого бы не произошло.

Они поболтали еще некоторое время, и гость ушел. Кэмпион полулежал в своем кресле и думал о трагической истории Свизина Каша.

— Лучший из всех священников и в то же время старый обманщик, спаси его Бог! — пробормотал он.

Через некоторое время он достал из кармана халата конверт и вынул листок бумаги. Почерк у Бидди был не из лучших, она писала, как малолетняя школьница. Он медленно перечитал письмо:

«Дома

Воскресенье.

Мой дорогой Алберт!

Лаг сказал мне, что тебе разрешают выходить. Мы приедем к тебе в пятницу. Мистери Майл прекрасна сейчас — листья стали желтыми и красными, а яблоки ждут, когда их снимут. Груша, которую посадил Сант Свизин, дала плоды в этом году. Когда ты приедешь, они будут уже съедобны.

Новый священник очень милый. Четверо детей и прелестная жена. До „великого события“ остался только месяц. Изабель собирается надеть короткое платье, а я — длинное. Это будет настоящая деревенская свадьба. Джордж и Энри выступят в качестве свидетелей.

Джайлс собирается получить целую кучу денег за Ромнея. Невозможно представить, но этот ужасный человек был прав в отношении картины. Я не собираюсь напоминать тебе о нем и обо всех событиях, но если бы этого не случилось, я бы не встретила Марлоу…

Я так счастлива сейчас, но мне бы хотелось, чтобы ты был с нами! Джайлс говорит, что за тобой надо следить, а то ты явишься на свадьбу в форме бойскаута. Но ведь ты не сделаешь ничего подобного, не правда ли?

Дочь Кадди родила ребенка, такой красивый. Мистер Лобетт (я начинаю называть его „папа“) сделал ей большой подарок. У Эдлпейта новый ошейник, потому что старый он съел или пытался, по крайней мере.

Я очень скучаю по Сант Свизину. Он был бы рад за нас. Элис прислуживает в доме нового священника. Ты знаешь, мне кажется, что Кадди влюблена в нового почтмейстера, который приехал на место Кейтла. Он не женат, по крайней мере, сейчас. У него двое детей, с которыми Кадди все время возится.

И все это благодаря тебе, мой дорогой человек! Мы с Марлоу благодарны тебе от всей души и остальные тоже. Мы этого никогда не забудем. Всего наилучшего.

С любовью, Бидди»

Дальше шел постскриптум, написанный твердой рукой Марлоу:

«Приезжаем в город с этими распутными женщинами в пятницу. Все о'кей. Отец хочет знать, где он может купить еще портвейна '98, который есть здесь в погребе. Доктор говорит, что у него будет подагра. Он отвечает: „А что такое подагра?“

Всегда твой, М. К. Л».

Остальные двое тоже подписали письмо. Это было семейное послание. С незапамятных времен письма Бидди всегда были такими — откровенными, теплыми, которые мог прочитать любой.

Кэмпион засунул письмо обратно в карман халата, поднял глаза и увидел Лага, который с интересом наблюдал за ним. Какое-то время Кэмпион молчал, наконец сказал задумчиво:

— Лаг, а что, если мне уйти в отставку? Моя профессия отпугивает людей.

Лаг уставился на него с открытым ртом.

— У вас что, удар?

— Перестань, — Кэмпион поднял руку. — Не дури, Лаг. Я совершенно серьезен.

— Это высказывание несет нездоровую мысль, — сказал Лаг и вышел из комнаты.

Кэмпион снова сел. Он достал из кармана письмо и бросил его в огонь. Сложив руки на коленях, он наблюдал, как оно горит. Ощущение пустоты нахлынуло на него. Симистер мертв, Датчет в тюрьме — на какой-то момент он почувствовал себя Александром Македонским, вздыхающим о новом мире, который он мог бы покорить.