Гилберт Адэр - Ход Роджера Мургатройда

Удивившись, что ответа не последовало, она внезапно осознала, что старший инспектор отстал от нее на несколько шагов и внезапно остановился. Изогнув ладонь надо лбом, почти мистически точно повторив жест, за час до того сделанный полковником, он пытался различить кого-то или что-то в отдалении.

Воцарилось зловещее молчание. Остальные старались разглядеть, что именно могло привлечь внимание старшего инспектора. Сперва – ничего. Затем среди беспокойной игры теней из снега возникло нечто темное и бесформенное, будто куча изношенной одежды, бесцеремонно выброшенной в никуда, в самую его середину. И едва взгляд охватывал контуры этого бугра, как его неумолимо притягивал другой бугор, поменьше, чуть в стороне.

– Что за… – сказал Трабшо, сдергивая свою тартановую кепку и почесывая лысый затылок.

– Так это же… – сказала Эвадна Маунт, – я… я… я абсолютно… – Затем, судорожно проглотив конец фразы, она вскричала: – О-о-о!!!

– Что это? Что это? – воскликнул полицейский. – Зрение у меня не прежнее… наверное, скоро придется раскошелиться на очки… а свет фонариков меня только слепит.

Несколько мучительных секунд Эвадна Маунт предпочитала молчать, а затем:

– Трабшо, – наконец выговорила она, – я… я еще не вижу, что такое больший из бугров, хотя, – добавила она мрачно, – и догадываюсь. Но боюсь, очень боюсь, что меньший – это… это Тобермори.

Губы Трабшо так крепко сжали трубку, что чуть было не перекусили ее, и он устремился полушагом-полубегом к этим двум зловещим теням на горизонте.

Первое из тел, озаренное резким желтым лучом фонарика, принадлежало Тобермори. Пес лежал на боку, и если бы не клочья пены на морде, не разможженная грудная клетка и не пятнышки крови, окропившие снежный покров, могло показаться, будто он просто спит. Однако он не спал, он был мертв. И все же дыхание жизни покинуло его тело так недавно и с такой поспешностью, что его ноздри, хотя более и не подергивались, все еще оставались влажными.

Никто не осмелился даже прикинуть, что испытывал Трабшо, глядя на своего мертвого друга. Затем наконец он направил луч своего фонарика на больший из бесформенных бугров. Разумеется, никто не терялся в догадках. Все знали, что это может быть только полковник.

– О Господи! – прошептал Дон.

– Скотина! – ахнула Эвадна Маунт. – Такая гнусность! Рей Джентри был отребьем… но Роджер? Зачем кому-либо понадобилось убивать Роджера?

Старший инспектор не стал тратить времени на изъявления горя или бешенства. Он нагнулся над телом, как терьер на страже над крысиной норой, и прижал голову к груди полковника. Затем, глядя вверх на гроздь лиц над его собственным, он торжествующе вскричал:

– Он жив! Он еще жив!

На первый взгляд, полковник показался им столь же мертвым, как и Тобермори. Но когда луч света ударил прямо в его лицо, веки – и правое, и левое – начали подергиваться – независимо друг от друга, необычное и довольно жуткое зрелище, – и примерно каждые пять секунд судорожная прерывистая дрожь пробегала то по одному его плечу, то по другому.

– Что с ним такое?

– Думаю, он в коме, Фаррар. Возможно, внутреннее кровоизлияние, и даже не исключено, что с ним случился удар. Ролф разберется. Но он, бесспорно, жив. Взгляните. – Полицейский направил свой указательный палец на окровавленную прореху в пальто полковника. – Убийца, конечно, целился в сердце, но, видите, пуля попала слишком высоко и пронзила плечо навылет.

Быстро оглядев окружающую пустошь, он пробормотал:

– Искать пулю в такую погоду нет смысла. Как и следы. Их давно занесло снегом.

Он вновь посмотрел на бесчувственного полковника.

– Я не врач, – продолжал он, – но в свое время мне часто приходилось иметь дело с людьми, в которых стреляли, и я убежден, что его можно спасти.

– Но что нам делать? – спросил Дон. – Всегда же говорят, что трогать раненых не следует.

– Говорят-то говорят, но меня менее заботит рана, судя по всему, несерьезная, сколько возможная психологическая реакция. Нет, я не рекомендую оставлять старика лежать здесь на холодной земле, пока кто-то из нас сбегает за Ролфом. Тут нет выбора: мы должны сами отнести его в дом.

– Угу, вы, конечно, правы.

Дон сразу же сбросил свою енотовую куртку и сказал Трабшо:

– Вот. Ее можно использовать. Ну, знаете, как носилки?

– Ну-у-у, пуловер на вас тонковат. Не боитесь замерзнуть до смерти?

– Обо мне не беспокойтесь, все будет о'кей.

– Молодчага, – одобрительно сказал Трабшо. – Попросту молодец.