Клод Изнер - Убийство на Эйфелевой башне

Виктор дошел до Иенского моста. В тот же миг мимо со свистом промчался декавильский поезд. Облако дыма взмыло к пучку триколоров, освещенных прожектором башни. Виктор застыл на месте. Поезд, вокзал, ну конечно… Он вспомнил, как Жозеф показал ему статью из газеты, вклеенную в заветную записную книжку. Вокзал Батиньоль, статья в «Молнии» от 13 мая 1889 года: «Пчела-убийца в Париже». Умершего звали как-то знакомо: макарон?… Миндалье? Марципан? Меренга… Ах да, Меренга, Жан Меренга.

Среда 29 июня, утро

Виктор проснулся внезапно. Стоило открыть глаза, как сон исчез, оставив горькое послевкусие. Он встал и поднял шторы. День только начинался, но уже было жарко. Виктор быстро умылся, надел рубашку, панталоны, обул башмаки из мягкой кожи. Редингот был явно тяжеловат для такой погоды. Он вывернул карманы, побросав на кровать записную книжку, портмоне, мелочь. С большим трудом вытащил завернутую в газету картину. Облачился в летний плащ, перелистал записные книжки, оставил ту, что взял у Жозефа, рассовал по карманам все, что только что валялось на кровати, потом прошел в рабочий кабинет и убрал свою записную книжку и картину в бюро цилиндрической формы с круглой крышкой. Услышав, как по ту сторону перегородки умывается Кэндзи, он, стараясь как можно меньше шуметь, незаметно вышел.

Вода была зеленой, под мостами она темнела. Виктор остановился, глядя, как баржа медленно скользит по воде, а по палубе, истошно лая, бегает пес.

Ни букинисты, ни продавцы музыкальных партитур еще не распаковали своих лотков, зато вдоль берега уже вовсю работали выбивальщики ковров с палками в руках. Он прошел перекресток Сен-Мишель, забитый ручными повозками, ломовыми телегами и омнибусами. Плохо зная эти места, он предпочел свернуть на Моб.

В нижней части набережной Монтебелло начиналась вотчина грузчиков. С согбенными спинами, в кожаных шлемах и наплечных пелеринах, они втаскивали на стоявшие у причала шаланды корзины с углем и цементом, пробегая по мосткам, точно канатоходцы. В воздухе носилась черная пыль. Виктор протер глаза. На улице Бушери, где стояли отчаянно дряхлые дома, он прошел мимо ряда замызганных гостиниц и грязных харчевен, предлагавших обед за несколько су, и, повернув направо, пошел к площади Мобер. Нищий старьевщик подбирал в канаве окурки.

— Простите, где тут улица Паршеминери?

— Вы стоите к ней спиной. Надо сперва дойти до Сен-Северин. Нет ли у вас пары грошиков? Умираю от жажды! Спасибо, мой господин! — весело крикнул он, опуская монетку в карман. — Я выпью за ваше доброе здоровье у папаши Люнетт!

Виктор прошел улицу Лагранж, на которой вырос целый лес лачуг. Попав за церковью Святого Юлиана Странноприимца в лабиринт темных переулков, он подумал, что в больших городах, в двух шагах от кварталов, где правит бал настоящая роскошь, существуют невидимые границы, которые стоит лишь перейти — и откроются грязь и нищета. Улица Галанд выглядела такой же, какой, должно быть, была в Средние века. Торговцы, не обращая внимания на сильный ветер, устанавливали свои переносные жаровни и раскладывали на прилавках товар. Миски со свеклой соприкасались с нарезанной кружками кровяной колбасой. Виктору показалось, что он снова попал в Уайтшапель. Эти тупики, низкие своды, обшарпанные фасады, ряды прилавков с грудами изношенной одежды и железного лома — все это могло послужить потрясающей декорацией для парижского Джека Потрошителя. По вечерам тротуары, должно быть, кишмя кишели проститутками и подозрительными типами. Но в этот утренний час на промокших мостовых было лишь несколько клошаров, с трудом приходивших в себя после суровой ночи.

Виктор решил как-нибудь вернуться сюда со своим «Акме» — благодаря контрасту света и тени у него могли получиться интересные снимки.

В трещину в стене юркнула крыса. Во дворе женщина с непокрытой головой стирала в баке белье, не обращая внимания на вопившего неподалеку грудного младенца. Виктор спросил, как найти Жана Меренга, и она махнула рукой в сторону облупившейся стены дома на нижней улице. Снова выйдя на тротуар и перешагнув через лохань с мусором, он прошел мимо плотницких лачуг и проник в коридор, выводивший в другой двор.

— Чего это вам тут надобно, а? — окликнул его пропитой голос.

Его придирчиво разглядывала выросшая на пороге консьержка. Длинный фартук из грубой материи выглядел воинственно, как доспехи. В довершение ко всему она была вооружена метлой с длинной ручкой, явно предназначенной не только для мусора.