Дороти Сэйерс: Рукопись профессора

И все же мысль о бифштексах и отбивных успокаивала м-ра Эгга, когда он проезжал мимо деревянной вышки и старой водяной мельницы и сворачивал на узкую извилистую дорожку, проходившую между живыми изгородями. Поджаренное мясо и вино не менее удачно сочетаются, говорил он себе, чем, например, ореховые лепешки и домашний лимонад…

Дверь особняка открыла пожилая женщина в фартуке. Увидев ее, м-р Эгг сразу отбросил тактику, которой пользовался в разговорах с прислугой, избрав другую, применимую к людям из «высшего ящика», как он их называл. Довоенная дворянка на послевоенной работе, решил он. Он предъявил свою визитную карточку и сразу сообщил о цели своего визита.

— Хорошо, — сказала экономка, пристально разглядывая м-ра Эгга. — Профессор Пиндар — очень занятой человек, но он, возможно, захочет встретиться с вами. Он весьма интересуется винами — особенно марочным портвейном.

— Как раз на этом вине мы и специализируемся, — с гордостью заявил м-р Эгг.

— Настоящий марочный портвейн? — спросила экономка, улыбаясь.

М-р Эгг обиделся, но не показал этого. Он перечислил несколько самых лучших марок, поставленных фирмой «Пламмет энд Роуз», и показал список.

— Входите, — сказала экономка. — Я покажу список профессору Пиндару. Может быть, он сам поговорит с вами, хотя я не могу этого обещать. Работа над книгой отнимает почти все его время…

— Я понимаю, мадам, — сказал м-р Эгг, входя в прихожую и тщательно вытирая ноги. Они были совершенно чисты, но ритуал этот был неотъемлем от его профессии, о чем говорилось в «Наставлении для коммивояжера» («Будьте учтивы: снимите шляпу, вытрите ноги — это вызовет у женщин положительные эмоции»). — Мне думается, — продолжал он, следуя за экономкой через внушительный холл и вдоль длинного коридора, застланного толстым ковром, — что многие покупки не совершаются из-за излишней настойчивости комми, а не из-за недостатка таковой. Я просто покажу профессору свой список вин, и если он им не заинтересуется, я обещаю сразу уйти.

Экономка улыбнулась.

— Вам не откажешь в благоразумии, — заметила она и ввела его в большую и очень высокую комнату, заставленную от полу до потолка книжными шкафами и полками. — Подождите здесь минутку, а я пойду и узнаю, что скажет профессор Пиндар…

Некоторое время ее не было, и м-р Эгг постепенно начал беспокоиться и даже испытывать некоторое нетерпение. Он прошелся по библиотеке, пытаясь выяснить, профессором чего именно был профессор Пиндар. Однако интересы хозяина оказались разносторонними — книги были посвящены самым различным темам. Одна из них, толстая, в переплете из телячьей кожи, в длинном ряду книг в переплетах из такой же телячьей кожи, привлекла внимание м-ра Эгга. Это был трактат восемнадцатого века об изготовлении и розливе вина, и он протянул руку, чтобы снять книгу с полки. Но она была так плотно втиснута между памфлетами и пьесой Бена Джонсона, что вынуть ее не удалось. Затем любопытство заставило его на цыпочках подойти к огромному величественному столу, заваленному рукописями. Они давали кое-какие сведения об интересах профессора. В центре, возле пишущей машинки, лежала стопка аккуратно отпечатанных листов бумаги, пестревших примечаниями и цитатами, которые, как показалось м-ру Эггу, были написаны по-гречески, хотя, конечно, это мог быть русский, арабский или еще какой-нибудь язык с непонятным алфавитом. Недопечатанная страница на валике пишущей машинки обрывалась на словах: «Это мнение святого Августина, хотя Клемент Александрийский решительно заявляет…» Похоже было, что автор рукописи отвлекся на минуту, чтобы навести справки в оригинале. Открытый фолиант на столе был, однако, не трудом святого Августина и не трудом Клемента Александрийского, а книгой Оригена. Рядом с ней стояла металлическая шкатулка с наборным замком, в которой, как подумал м-р Эгг, хранилась какая-нибудь редкая книга или рукопись.

Звук поворачивающейся дверной ручки заставил Эгга виновато вздрогнуть и отойти от стола, и когда дверь открылась, он уже стоял спиной к столу и рассеянно рассматривал полку, битком набитую толстенными томами самого разнообразного содержания — от Аристотеля до «Жизни королевы Елизаветы».

Профессор Пиндар оказался человечком сгорбленным, суетливым и до того волосатым, что малость походил на обезьяну. Борода его начиналась от скул и закрывала грудь вплоть до предпоследней пуговицы жилетки. Тяжелые седые брови нависали над проницательными серыми глазами подобно тюремной решетке. На нем была черная скуфейка, из-под которой потоком струились седые волосы, спускаясь на воротник. Вельветовый пиджак его был весьма потерт, серые брюки давно забыли прикосновение утюга, а серые носки волнистыми складками опускались на серые ковровые тапочки. Его лицо (в той части, которая была видна) поражало худобой, а говорил он с присвистом и прищелкиванием, причиной чего были, должно быть, скверные зубные протезы.