Филлис Джеймс - Двенадцать ключей Рождества [сборник рассказов]

Процесс не занял много времени. Винсон не привел никаких доказательств в свою защиту, лишь настойчиво твердил, глядя прямо перед собой, что и не думал убивать жену. Адвокат делал все что мог, но его упорство было упорством человека, смирившегося с поражением, а присяжные имели вид людей, чрезвычайно довольных тем, что на сей раз столкнулись с совершенно ясным делом, не вызывающим сомнений. Вердикт был предрешен. Последующий бракоразводный процесс прошел еще быстрее. Не составляет труда убедить судью в том, что брак распался, если твой муж отбывает наказание в тюрьме за попытку убить тебя.

Через два месяца после решения суда о расторжении их брака мы с Эмили поженились, и я по-хозяйски вступил в георгианский дом с видом на реку и мебелью эпохи Регентства. В этом смысле я точно знал, что́ получаю. Относительно жены подобной уверенности не испытывал. Было нечто тревожное, даже немного пугающее в той убедительности, с какой она выполнила мои инструкции. Конечно, это не составляло особого труда. Мы все спланировали вместе в те часы, когда Эмили позировала мне для портрета. Я дал ей фальшивую предсмертную записку, написанную мною на листке, который она вырвала из блокнота мужа за несколько дней до того, как наш план созрел окончательно. Мы знали, когда произойдет переключение газа. Эмили, как я ей велел, положила записку на кухонный стол, потом поцарапала каблуки своих туфель, проведя ими по натертому полу. Она превосходно справилась даже с единственным каверзным пунктом: стукнулась о кухонную стену затылком достаточно сильно, чтобы на нем образовалась впечатляющая ссадина, но не настолько, чтобы вырубиться и сорвать завершающие приготовления: положить подушку для головы в духовку, повернуть краны и пустить газ, а затем тщательно вытереть их носовым платком.

Кто бы мог подумать, что Эмили такая блестящая актриса? Порой, вспоминая тот животный страдальческий вой: «Я пыталась объяснить ему. Я пыталась…», я снова и снова спрашиваю себя: что происходит там, за этими удивительными глазами? Конечно же, она по-прежнему играет. Меня ужасно раздражает ее привычка, особенно если мы в компании, обращать на меня свой кроткий, заискивающий взгляд побитой собаки, когда бы я с ней ни заговорил. Он провоцирует на грубость. Возможно, этого Эмили и добивается. Боюсь, я начинаю приобретать репутацию садиста. К нам в дом больше никто не хочет приходить.

Здесь может быть лишь одно решение, и не стану врать, будто никогда не подумывал о нем. Человек, убивший другого просто для того, чтобы заполучить его дом, едва ли окажется слишком совестливым, чтобы убить снова. А это, вынужден признать, было убийство.

Успев отбыть девять месяцев своего срока, Винсон умер в тюремной больнице, как считалось, от внезапно свалившего его гриппа. Вероятно, вся его жизнь действительно заключалась в работе, и без своих драгоценных питомцев он просто утратил желание жить. А может, не хотел жить с памятью об ужасном предательстве жены. Не исключено, что за мелочной тиранией, нетерпимостью, грубостью таилась своего рода любовь.

Но роковое решение мне заказано. Месяц назад Эмили, мямля, как ребенок, решившийся признаться в проступке и бросив на меня искоса виноватый взгляд, сообщила, что написала признание и отдала его на хранение адвокату.

— Просто на тот случай, если со мной что-нибудь случится, дорогой.

Она объяснила: то, что мы сделали с бедным Гарольдом, мучило ее неотступно. Но теперь, описав все в подробностях, она чувствует себя лучше, поскольку может быть уверена, что после ее смерти правда наконец выйдет наружу и имя Гарольда будет обелено. Трудно было яснее дать мне понять: в моих интересах позаботиться о том, чтобы умереть первым.

Я убил Гарольда Винсона, чтобы получить дом; Эмили — чтобы получить меня. В целом выиграла от этой сделки она. Через несколько недель я потеряю дом. Эмили продает его. И я ничего не могу поделать, чтобы это предотвратить: в конце концов, дом принадлежит ей, а не мне.

После нашей женитьбы я оставил работу в школе, мне было неловко встречаться с коллегами в статусе мужа Эмили. Нет, никто не подозревал. С какой стати? У меня было идеальное алиби на время совершения преступления. Но я мечтал, что, живя в этом великолепном доме, смогу стать художником. Это оказалось великой несбыточной иллюзией.

Сейчас в конце подъездной дорожки демонтируют табличку «„Дом твоей мечты“. Продается». Эмили получила очень хорошую цену за дом и мебель. Более чем достаточную, чтобы купить в престижном жилом комплексе на севере Лондона маленький, однако претенциозный кирпичный коробок, который отныне и навсегда станет моей клеткой. Все продано. Мы не берем с собой ничего, кроме газовой плиты. Почему бы и нет, как сказала Эмили, когда я попытался возразить? Ведь она в прекрасном рабочем состоянии.