Гвен Бристоу: Мастера детектива. Выпуск 13

— Фу ты, извините, мисс Сильвия. — Он выудил бумажку из мусорной корзинки и завернул в нее жвачку. — Теперь порядок? — спросил он, бросив бумажный комок обратно в корзинку.

— Да, пожалуй. И еще, Чад, в пять часов придет мистер Линдсей. Скажи мисс Уортингтон, чтобы она подготовила материалы дела к этому времени.

— Да, мэм. — Чад кивнул и широко заулыбался, выходя из ее кабинета.

Сильвия улыбнулась ему вслед, распечатывая пятую телеграмму. Ее по-детски веселило обожание посыльного, которое она принимала как дань своему умению быть адвокатом, внешне мало его напоминая.

Ее лицо вновь засветилось радостью, когда она стала читать телеграмму:

«Поздравляю тчк… хозяин особняка».

— Но это было так похоже на тебя, Тим, — шепнет она на субботней вечеринке.

Сильвия была превосходным адвокатом с железной логикой и хладнокровным вдохновением. Несколько человек из числа ее клиентов со временем стали ее добрыми друзьями, и, пожалуй, самым близким среди них был Тим Слеймон, политик, чье грузное и сварливое лицо было маской, под которой скрывался самый настоящий интеллект. Сильвия относилась к Тиму с нежностью, а Тим испытывал к Сильвии величайшее уважение, высоко ценя ее способности.

— Правда, я тогда засомневалась, — услышит от нее Тим в субботу вечером, — разумно ли было с твоей стороны затевать вечеринку. Но ведь нам удалось доказать, что Косгрейв имел законное право баллотироваться на пост мэра, несмотря на всю грязь, вылитую на него группировкой Осгуда. Это было победой для нас обоих. Вот я и подумала, какой же ты молодец, что устраиваешь для меня маленький праздник по этому поводу.

Сейчас же, убирая телеграмму, Сильвия думала как раз об этой схватке Слеймона с Осгудом. Она знала, что методы ее работы бывают порой весьма сомнительными. Вряд ли она стала бы настолько злоупотреблять своими возможностями, если бы речь шла о ком угодно, кроме Тима. Милого старины Тима.

Тим Слеймон отличался тем, что никогда не жевал сигары. Вот и сейчас, когда он возвращался из муниципалитета в свой офис, его голову окутывал голубой дымок, что делало его похожим на забавного кельтского духа, передвигающегося в облаке.

На его рабочем столе лежали две телеграммы. Первая, как оказалось, была от одного из членов правления клуба искусств и ремесел, который благодарил мистера Слеймона за его продиктованную заботой об общественных интересах помощь в получении клубом средств из городского бюджета. Тим прочитал ее и, добродушно кивнув, отложил в сторону. Он одобрительно относился к клубу искусств и ремесел. Нельзя сказать, чтобы он был большим знатоком картин, гончарных изделий и скульптуры, но во главе клуба стояла группа оригинальных художников, а организованная ими школа получила такую известность, что общественный деятель серьезного масштаба, каким был Тим, просто не мог пренебречь этим фактом. Вероятно, подумал Тим, это молодой Аббот подсказал правлению клуба идею послать эту благодарственную телеграмму. Аббот был неплохим парнем, несмотря на его недавний таинственный уход из университета после четырех месяцев преподавания. Естественно, финансовое благополучие клуба было для него небезразлично: ведь он только что получил первую премию по итогам весенней выставки.

Тим распечатал вторую телеграмму.

Встретившись в субботу вечером с молодым Абботом, Тим скажет ему, почему он решил, что телеграмму с поздравлением отправил Аббот. Очень уж очевидно было, что послал ее чокнутый — как раз такой, как Аббот.

— Я подумал, что ты пытаешься играть в таинственность, и мне показалось, что было бы забавно встретиться с тобой как бы случайно, — скажет Тим. — Я решил, что воспользуюсь приглашением и сделаю вид, будто понятия не имею, кто именно устраивает вечеринку, и изображу удивление, когда за коктейлями ты признаешься, что это твоих рук дело.

Откладывая телеграмму в сторону, Тим подумал, как же хорошо, что он давно уже научился быть приятным для всех.

Генри Аббот, известный среди обитателей Французского квартала как Хэнк, сидел под пальмами во внутреннем дворике на Ройел-стрит и красил винтовую лестницу, ведущую на балкон, когда старуха негритянка, ухаживающая за его квартирой, принесла ему седьмую телеграмму. Она быстро и невнятно протараторила на своем приятном на слух и совершенно непечатном креольском жаргоне, что телеграмма только что получена. Хэнк, который обычно понимал не более половины того, что она ему говорила, ответил: