Николае Штефэнеску - Загадка архива

Подводя итоги этим «сенсационным открытиям», одна более серьёзная газета издевалась над ревностными репортёрами, по мнению которых следовало арестовать по крайней мере половину населения Бухареста мужского пола.

«Почему только мужского? — самым серьёзным тоном вопрошала газета. — Нам кажется, что существует немало жён, готовых защитить свой семейный очаг ЛЮБЫМ СПОСОБОМ!».

Полиция молчала. Лишь на пятый день в одной из газет появилась фотография комиссара Пауля Михэйляну, который давал интервью:

«— В известном смысле мы кое-что нащупали, но, к сожалению, не можем привести доказательств, — заявил он.

— Если я не ошибаюсь, вначале вы поддерживали версию о самоубийстве? — спрашивал репортёр.

— Если бы полиция обнародовала каждое своё предположение и действие, тюрьмы опустели бы, а нарушители спокойно разгуливали бы среди нас! — ответил комиссар.

— Если я вас правильно понял, ваша версия о самоубийстве имела целью ввести преступника в заблуждение? — спросил репортёр.

— Вы поняли меня правильно.

— Но похоже, что это не помогло поймать убийцу! — иронически возразил репортёр.

— Потому что есть журналисты, которые считают себя более искусными следователями, чем сами следователи, и которые, в поисках сенсаций, вмешиваются в не касающиеся их дела. Они ведут “расследование”, ставят палки в колёса, печатают сведения, которые добывают не самыми благовидными путями, а результат этого “усердия не по разуму” заставляет преступника насторожиться и предупреждает его, что за ним следят!

— Значит, вы утверждаете, что вам помешала печать?!

— Да, именно так! — твёрдо заявил комиссар. — Печать, которая должна не охотиться за сенсационными известиями, а помогать нам. Авторы уголовной хроники должны публиковать лишь сведения, получаемые от полиции!»

Интервью Пауля Михэйляну вызвало волну протестов среди репортёров, считавших себя знатоками в области криминалистики.

«Комиссар оскорбляет печать!»

«Вместо того, чтобы поймать убийцу, комиссар Пауль Михэйляну “поучает” журналистов!».

«Если мы будем ждать сведений от полиции, у нас отрастут бороды, как у патриархов».

После пяти основных фаворитов под списком подозреваемых была проведена черта. Допущения, предположения, но ни одного доказательства!

«Значит, кто же из пятерых?» — спрашивала одна газета.

«Или, может быть, шестой?» — писала другая.

А третья шутила:

«Убийца нашёлся. Теперь ищут комиссара полиции, который мог бы его арестовать.»

А комиссар полиции, неспособный довести следствие до конца, был вынужден подать в отставку.

Одному из серьёзных репортёров удалось взять у него интервью, впрочем, довольно-таки лаконичное;

«— Почему вы подали в отставку?

— За неудачу нужно платить!

— Можете ли вы добавить что-либо к тому, что сообщалось в печати?

— Нет.

— Кто из пятерых подозреваемых кажется вам более… подозрительным?

— Никто.

— Шестой?

— Может быть, шестой…

— У вас есть определённые подозрения?

— Комиссар полиции — не репортёр, он не имеет права предавать свои соображения гласности.»

Постепенно шум вокруг дела Беллы Кони утих, растаяв в большом вопросительном знаке. Последней вспышкой была отставка комиссара Пауля Михэйляну, который вёл следствие. В связи с этим одна газета упоминала, что достойный комиссар, в других, более сложных случаях проявивший талант и показавший свою несомненную принадлежность к «благородной расе следователей», был, возможно, вынужден подать в отставку из-за того, что не хотел разоблачать убийцу, который мог принадлежать к «хорошей семье», — одного из богачей, без зазрения совести бросающих огромные деньги на серебряные подносы официантов из «Альхамбры»… Потом дело было сдано в архив, получило порядковый номер, покрылось многолетней пылью, общественное мнение забыло о «деле Беллы Кони», и над ним простёрлось забвение.

И лишь вера прокурора во врождённую интуицию его друга, капитана Буня, и желание этого последнего продолжать сотрудничество с Аной Войня извлекли на свет эту историю двадцатилетней давности.

В голове Аны всё перемешалось. Листая газеты и журналы, занимавшиеся «делом Беллы Кони», она несколько часов прожила в другом мире. Но это не помогло ей прийти к какому-либо выводу. В памяти у неё остались лишь вопросы, поставленные разными газетами, вопросы, ответить на которые было ещё труднее теперь, через двадцать лет… Самоубийство? Или — убийство?