Марджори Эллингем - Кошелек предателя

Кэмпион открыл было рот, желая что-то сказать, но тут же осекся. Хатч повернулся к стене и написал две строчки на обороте конверта, вынутого им из кармана. Известие приободрило Кэмпиона. Он прочел: «Только что обнаружили Оутса. Он пролежал без сознания в госпитале Сент-Джуд со вторника. По ошибке за ним установили надзор. Подозревали, что он убил полицейского в драке на набережной. Здесь в полиции полно дураков. Оутс недавно пришел в себя. Врач говорит, что его жизнь вне опасности».

Теперь Кэмпион понял все. Конечно! Это объяснение расставило наконец точки над i. Полицейский и медсестра, и тот неправдоподобный разговор, который он подслушал, лежа в постели в огромной пустой палате. Они и не думали говорить о нем, а, должно быть, обсуждали случившееся с бедным старым Оутсом, который, наверное, находился в боксе рядом с Центральной палатой. Сейчас до него дошло, что все это относилось к Оутсу. Констебль полиции следил за человеком в постели, он наблюдал за ним, сидя в кресле, а не стоя в проходе. Но в то время эти домыслы казались Кэмпиону вполне убедительными.

Хатч продолжал писать. «Его нашла леди А. Послала за мной. Вы можете уйти отсюда, когда хотите. Мы контролируем положение. Понимаем, как это срочно. Она ждет в машине».

— Она ждет? — Кэмпион подбежал к двери. — Вам понадобится двадцать или тридцать вооруженных полицейских, — бросил на ходу. — Немедленно доставьте их к Лошади. Это совершенно необходимо. Который теперь час?

«4.50». — Хатч записал цифры, и Кэмпион подошел поближе, чтобы их рассмотреть.

— Что с вами? — спросил он, осознав странность поступков Суперинтенданта.

Хатч искоса взглянул на него, и его рука вновь шевельнулась.

«Вы сломали мне челюсть, черт бы вас подрал, — написал он. — Нам пора. Я иду с вами».

Выйдя из достаточно тихого полицейского участка, Кэмпион сразу же попал в мир бешеных скоростей. Над городом несся резкий, сбивающий с ног ветер, а низко нависшие облака плыли по сверкающему небу, как стая огромных сине-черных акул. Надвигалась гроза, в воздухе чувствовались сырость и напряженное ожидание. Во всем — от выброшенных клочков бумаги, летящих по дороге, до трепещущих над крышами домов и тротуарами светотеней ощущалось какое-то судорожное движение, стремление успеть, чего бы это ни стоило.

Машина стояла у тротуара с уже включенным мотором, и, как только Кэмпион подошел к ней, дверь мгновенно открылась. Аманда пересела с места водителя, уступив ему руль.

— Это хорошо, — сказала она со свойственной ей мягкостью. — Я говорю, Боже, благослови Хатча. Он не сердился за то, что ты его так разукрасил, Алберт. В подобных обстоятельствах за это, конечно, надо быть благодарным. Он пришел сразу же, как я ему позвонила из госпиталя, а Оутс сделал все остальное.

Кэмпион сел в машину и захлопнул дверь.

— Ты довольно быстро отыскала Оутса, — заметил он, нажав на сцепление.

— Да, разумеется, — она несколько удивилась. — Ты же сказал мне, где он. Почему ты не поделился этой информацией раньше?

— Тогда я еще ничего не знал.

— Ты же говорил, что вы вместе ввязались в драку, перед тем, как ты сам угодил в госпиталь. С тобой-то все обошлось, а вот его крепко отделали. Его просто никто не мог узнать, да они и не пытались, и все решили, что именно он убил полицейского.

Она с сомнением поглядела на него из-под опущенных ресниц.

— Во всяком случае он пришел в себя и выздоравливает, — добавила она. — Но очень расстроен и от этого почти ничего не помнит. Они собирались снова уложить его в постель, когда я уходила. Он все время повторял и хотел, чтобы я передала тебе — сейчас дорога каждая минута. Сворачивай сюда. Нам надо спуститься вниз и подъехать к писчебумажной лавке.

— Зачем?

— Там должна быть весточка от Лагга, — объяснила она. — Я сразу же послала его к Лошади. Как только мы с тобой расстались, я бросилась к нему. Ведь мы не знали, что ты будешь делать, и он решил разведать, что там происходит, и позвонить в лавку, если он что-нибудь обнаружит.

Кэмпион окинул ее беглым взглядом. Она безмятежно сидела рядом с ним, сложив на коленях тонкие смуглые руки. По виду она могла быть хорошо воспитанной шестнадцатилетней девушкой, едущей на бега. Ее овальное лицо казалось спокойным, а карие глаза ясными и чистыми. Трудно догадаться, что творилось у нее в душе. Он должен был принять ее такой, как она есть. Но едва он успел об этом подумать, как его охватила тревога.

— На редкость умно с твоей стороны, — сказал он, заранее зная, что это не так. Аманда всегда поступала умно и ничего редкостного здесь не наблюдалось. Для человека, загнанного в угол, Аманда была настоящим Божьим даром. Видимо, он слишком привык к этому. Однако ее обрадовал комплимент.