Марджори Эллингем - Кошелек предателя

Он встал с кровати и направился наверх. Как ему показалось, это путешествие длилось целую вечность, его шаги заглушал тяжелый ковер. Свет горел очень ярко, с холодным блеском, видно, как и всегда в глубокую полночь. Когда дверь в гостиную открылась, он без колебаний приблизился к балюстраде и поглядел вниз.

— Спокойной ночи, Аманда.

Низкий, приятный голос Обри был мягок, в каждом его слове угадывался скрытый смысл. Он стоял у двери, наклонив голову, хохолок его густых волос по-мальчишески торчал. Ли держал Аманду за руку и раскачивал ее взад-вперед в том небрежном стиле, который Джеральд Дю Морье с успехом использовал во многих своих пьесах. Вряд ли кто-либо назвал его красивым, но держался он с небрежной элегантностью, выглядевшей странной при его крупной, массивной фигуре.

У Кэмпиона создалось впечатление, что Аманда слегка взволнована и ситуация, в которой она очутилась, для нее непривычна.

— Спокойной ночи, Ли, — ответила она как-то по школьному, стараясь говорить заученно и сухо. Повернувшись, она заспешила наверх и, порозовевшая, запыхавшаяся, столкнулась с Кэмпионом.

Она поразилась, увидев его, и начала подыскивать первое попавшееся объяснение.

— В чем дело? — сурово спросила она. — Что случилось?

— Я хочу поговорить с тобой.

— Да. Но о чем же? Я надеюсь, больше ничего страшного не произошло?

Она как будто ждала несчастья и бросилась к нему в комнату, полагая обнаружить там его признаки.

Он последовал за ней и закрыл дверь. Если бы там были засовы, он запер бы на них.

— Ты должна мне сказать, — начал он, — я весь вечер пытался это узнать.

— Что?

— Какой сегодня день?

Она в упор посмотрела на него. Ее светло-карие глаза расширились от изумления. Когда он в ответ взглянул на нее, ее тонкие брови вытянулись в прямую линию и она густо покраснела от гнева.

— Ты, что же, слоняешься ночью по лестнице только чтобы спросить меня об этом. Ты поразительно странно себя ведешь, тебе не кажется?

Конечно, так и было. До него это дошло в тот момент, когда она ему сказала. Для непосвященного его поведение и важнейший вопрос объяснялись просто, он действовал как ревнивый мальчишка. Он почувствовал, что разозлился на нее за собственную беспомощность.

— Я хочу знать, какой сегодня день и какое число, — упрямо повторил он. — Ты единственная, кого я решаюсь спросить. Так какое же?

— Тринадцатое. — Она была в ярости и сохраняла достоинство лишь благодаря ледяному самообладанию.

— Наверное, пятница?

— Нет, вторник. А теперь я пойду спать. Вторник, тринадцатое. Значит, пятнадцатое — это четверг. День, когда надо сделать, что?

Аманда подошла к двери. Он подумал, что она уйдет, не сказав больше ни слова, а он бессилен ее остановить. Он был совершенно неподготовлен к очевидно одной из лучших черт ее характера — умению улаживать конфликт. На пороге она обернулась и внезапно улыбнулась ему.

— Я ухожу как-то очень театрально, Алберт, — заметила она. — А в чем дело?

Он вздохнул.

— Бог его знает, — откровенно признался он.

Аманда вернулась в комнату и присела на краешек кровати.

— С тобой все в порядке? — спросила она. — Не забывай, что у тебя только что была встряска. Я не стану тебе надоедать, знаю, как ты его ненавидишь, но ты еще не в себе. Я весь вечер вчера видела, но не хотела тебе говорить.

Он искоса поглядел на нее. Вот выявилась и еще одна черта его характера. Он один из тех, кому боятся надоедать. Так ли это? Да, верно. Он чувствовал, что мог таким быть. Она не хотела ему надоедать. Она вела себя просто великолепно. Его захлестнул поток исходящего от нее доброжелательного спокойствия.

Она была живой. Она, единственная, связывала его с действительностью. Он уже собрался рискнуть и узнать от нее страшную правду, но последовавшая фраза заставила его замолчать.

— Прости, что я так скверно поступила. Мне ни до кого не было дела. Я решила, что ты валяешь дурака, потому что я влюбилась в Ли. — Она говорила без какой-либо подчеркнутости или намека на вызов. Глаза у нее были такие же искренние, как и ее слова.

— В самом деле?

— Я думаю, да. — В ее голосе слышались сдержанная удовлетворенность и мягкость. Раньше он этого у нее никогда не замечал.

— Почему?

Аманда заколебалась и, наконец, рассмеялась.

— Я не могла бы тебе этого сказать, если бы ты не был собой, — ответила она. — Я имею в виду, если бы я тебя так хорошо не знала, а я знаю тебя почти как самое себя. Ведь он похож на тебя.