Агата Кристи - Одним пальцем

— И при всем том ни одной, которая отличалась бы от других случаев в прошлом! Похожи, как две капли воды, на письма той шляпницы. А вот тут у меня копии писем, которые писала в Нортумберленде какая-то школьница. Знаете, господа, я бы рад был иногда увидеть что-то новое, а не этот до омерзения одинаковый бред.

— Ничто не ново под луною, — пробормотал я.

— Вот именно. Вы бы еще больше поверили в это, занимаясь нашей работой.

Нэш вздохнул и сказал:

— Святая правда.

— А к какому-нибудь определенному выводу насчет особы автора вы уже пришли? — спросил Симмингтон.

Грейвс откашлялся и прочел нам маленькую лекцию:

— Все эти письма имеют некоторые общие черты. Я перечислю их вам, господа, быть может, это наведет вас на какие-то мысли. Текст писем составлен из слов и отдельных букв, вырезанных из книги. Старой книги — я бы сказал, чтобы избежать риска быть опознанным по почерку, что, как сейчас почти все знают, для полиции — игрушки… Пытаться изменить почерк не имеет особого смысла, при тщательном анализе эксперт разберется и в этом. Ни на письмах, ни на конвертах нет отчетливых отпечатков пальцев. Они прошли через руки почтовых служащих, есть там отпечатки пальцев адресатов, случаются и какие-то другие, случайные, не такие, которые встретились бы на всех или хотя бы на нескольких письмах. Это значит, что человек, посылающий письма, был осторожен и имел на руках перчатки. Адреса напечатаны на машинке марки «Виндзор — 7», уже порядочно потрепанной, с выскакивающими из строки буквами «а» и «с». Большая часть отправлена с местной почты или опущена прямо в ящик для писем. Ясно, как день, что автор — житель Лимстока. Письма писала женщина, думаю средних лет, может быть чуть постарше, скорее всего, хотя не наверняка, незамужняя.

Минуты две мы почтительно молчали. Потом я сказал:

— Пишущая машинка — это ваш самый главный козырь, не так ли? Выяснить по ней, кто писал письма, в таком маленьком городке, как Лимсток, не должно представлять труда.

Инспектор Грейвс печально покачал головой:

— Вот тут вы ошибаетесь, сэр.

— Найти пишущую машинку, — сказал Нэш, — оказалось даже слишком легко. Это старая машинка в канцелярии мистера Симмингтона, которую он подарил Женскому союзу, а там она доступна кому угодно. Все местные дамы бывают в Союзе чуть не каждый день.

— А удалось выяснить, насколько профессионально пишет она на машинке? Какой у нее удар — кажется, так это называют?

Грейвс снова кивнул:

— Да, выяснить это не так сложно — однако все адреса отстуканы на машинке одним пальцем.

— Значит, кто-то, не слишком знакомый с этим детом?

— Ну, не обязательно. Может быть, кто-то, умеющий писать на машинке, но не желающий, чтобы об этом узнали.

— Похоже, что, кто бы там ни писал эти анонимки, он прошел огонь, воду и медные трубы, — медленно проговорил я.

— Что верно, то верно, — согласился Грейвс. — Знает все наши финты.

— Гм… Ни об одной из здешних дамочек я бы этого не подумал, — удивился я.

Грейвс откашлялся:

— Я, возможно, выразился недостаточно точно. Эти письма писала какая-то образованная женщина.

— Что же, леди?

Это вырвалось у меня помимо воли. Я уж, наверное, годы не употреблял этого слова, но сейчас оно сорвалось у меня с губ автоматически как отголосок давно минувших дней. Я словно снова услышал бабушку, с оттенком невольного презрения говорящую кому — то: «Но разумеется, дорогая моя, ведь она же не леди!»

Нэш сразу же понял меня. Слово «леди» и для него еще что-то значило.

— Не то чтобы непременно леди, — сказал он, — но определенно и не обычная деревенская баба. Те по большей части почти неграмотные, не знают орфографии и, наверняка, не умеют внятно выражать свои мысли.

Я молчал, для меня все это было шоком. Городок так невелик. Подсознательно я представил себе писавшую эти письма похожей на миссис Клит, местную «колдунью» — озлобленной, ехидной, немного трусливой женщиной.

Симмингтон высказал вслух то, что я только думал.

— Этим круг подозреваемых лиц, — резко проговорил он, — суживается до какого-нибудь десятка человек во всем городке. В это я не могу поверить! — Принужденным тоном, со взглядом, устремленным прямо перед собой, словно ему был неприятен звук собственных слов, он продолжал:

— Вы слышали, — что я говорил во время следствия. Если вы думаете, что это говорилось только для того, чтобы сохранить чистой память о моей покойной жене, то ошибаетесь. Я хочу еще раз повторить, что в письме, полученном ею, — я в этом твердо убежден — не было ни единого слова правды. Я знаю, что это была ложь. Моя супруга была крайне чувствительной.., и.., гм.., да, в определенных отношениях очень стыдливой женщиной. Такое письмо было для нее страшным ударом, а нервы у нее были далеко не в порядке. Грейвс ответил без колебаний: