Джон Карр: Клетка для простака

– Мне и самой хотелось бы это знать.

Бренда повернулась и посмотрела в лицо Хью. Казалось, она мучительно старается что-то объяснить не только ему, но и себе самой. Ее голова была на уровне его плеча, взгляд устремлен куда-то вдаль, но никогда прежде не ощущал он ее близость столь остро.

– Да, хотелось бы мне знать, сколько людей женились и выходили замуж, чтобы не испортить настроение честной компании. Впрочем, не важно. Хью, тебе следует кое-что знать. Я понимаю: ты считаешь меня взбалмошной дурой. И если бы ты был похож на Ника, – она обвела взглядом гостиную доктора Николаса Янга, которого в данный момент здесь не было, – то принялся бы рассуждать о комплексах, депрессии, неврозах и посоветовал бы мне обратиться к психоаналитику. Странно, но сейчас я ощущаю в себе нечто подобное. Не могу от этого избавиться, не могу. Тебе обо мне что-нибудь известно?

– Нет.

Бренда кивнула.

– Спасибо, – выпалила она, словно бросаясь в воду. – Спасибо за то, что ты не произносишь слов типа «Известно все, что мне надо знать» – или других, столь же приятных и бессмысленных. Терпеть не могу эти фальшивые любезности. Во всяком случае, когда они неуместны. Я их вдоволь наслушалась.

– Ты понимаешь, что говоришь как желчная восьмидесятипятилетняя старуха?

– Ах, нет, я имею в виду вовсе не собственный опыт. Не бойся! Ко мне это не относится. Я имею в виду, что видела фальшь практически во всех, с кем встречалась, начиная с шестилетнего возраста. Так ты ничего про меня не знаешь?

Лицо ее так напряглось, что Хью ощутил неловкость.

– Ну, я знаю, что твои родители умерли, что ты живешь здесь, в доме Ника, ожидая, пока зазвонят свадебные колокола.

– Мой отец застрелился в одном нью-йоркском отеле, – сказала Бренда, – а мать умерла в пансионе в Борнмуте, перебиваясь на тридцать шиллингов в неделю. Нет, нет, подожди, теперь это уже не важно. Я вовсе не хочу, чтобы ты думал, будто я делаю из всего этого трагедию. Я хотела рассказать об их жизни. Все их друзья были похожи на них. Ну, знаешь – Красавец Джек и Прелестница Салли.

– Продолжай.

– Красавец Джек и Прелестница Салли, – повторила Бренда. – Меня таскали по всему миру, когда мне еще не было и семи. Мои самые ранние воспоминания – оглушительный гам и ослепительное сияние континентальных отелей и липкие от косметики лица, которые мелькают вокруг. Меня либо баловали напропалую, либо вовсе не замечали. Я слишком многое слышала, слишком много размышляла, слишком много видела. Страшнее всего было лежать без сна в темной комнате, когда все думали, будто я сплю, и слышать, как отец оправдывается в соседней спальне, а мать кричит на него, как рыночная торговка.

Красавец Джек и Прелестница Салли. Десятки и десятки подобных им – и все похожи на нас. Люди с мизерными доходами и безграничными запросами; и все думают, что хоть они и бедны как церковные мыши, но имеют право на все лучшее. Либо проводить сезон в самых фешенебельных местах, либо умереть. Они развлекаются, залезая в долги и придумывая бесконечные оправдания, но по сути своей они лживы, ничтожны, лицемерны и, оставаясь наедине с себе подобными, изливают друг на друга накопившуюся желчь. И все потому, что снаружи они «очаровательны». О, как я ненавижу это слово! А мужчины, которые ухаживают за матерью… я вдруг узнаю, что «дядя Джо» пришел лишь затем, чтобы подарить мне игрушечного медвежонка, но не перестаю гадать, о чем они разговаривают в соседней комнате, пытаюсь хоть что-то понять, но только запутываюсь и пугаюсь, сама не зная почему.

Бренда ненадолго замолкла.

Она выпрямилась на диване, обхватила колени руками и тряхнула головой, словно останавливая себя. Когда она снова заговорила, голос ее звучал, как обычно, холодно и бесстрастно:

– Прости, что я говорю обо всем этом. Ты прав, виной всему жара. И если меня оставили наедине с человеком, с которым так легко разговаривать, то ничего не поделаешь. – Она улыбнулась.

– Бренда, послушай…

– Пожалуйста, не надо.

– Тебе необходимо выговориться, необходимо освободиться от этого груза. Сбрось его.

– Да, – сказала Бренда и снова улыбнулась. – Я всегда строила из себя своего парня, разве не так? Делала вид, будто на уме у меня один теннис. Фрэнк очень бы удивился. Но, право, больше рассказывать не о чем. – Она помедлила, слегка сжав губы. – Но одна вещь настолько запала мне в душу, что я долгие годы не могла забыть о ней. Это продолжалось до тех пор, пока я не повзрослела и не поняла.