Михаил Михеев - Запах «Шипра»

Есть только убежденность.

Но что толку от моей убежденности? Ее не положишь на стол следователю как вещественное доказательство.

Башков может спать спокойно.

Он и спит спокойно. Его не мучают опасения и тревоги, что он будет разоблачен. Он может приглашать женщин, чтобы разделить с ними «тоску мужского одиночества». Может тратить наворованные деньги, за которые пока тоже не несет ответа. А Вали Бессоновой нет…

Только я одна держу в руках тоненькую ниточку, которая может оборваться в любой момент.

Но Валюши нет в живых, и я не хочу уйти отсюда просто так.

Он спокоен только потому, что поверил уже в свою безнаказанность. Уверен, что из квартиры Бессоновой к нему не протянется след.

Он не знает, что осталась одна улика.

Я сама.

Он забыл про эту улику. Я ему напомню про нее…

Я взяла из вазы апельсин и начала его очищать. Вздохнула поглубже, как перед прыжком в воду.

Настоящая дуэль начнется только сейчас.

— А вот и наш кофе! Перед кофе по рюмочке, Евгения Сергеевна!

Он сидел передо мной, опершись локтями о стол, такой нежный и внимательный. Мирный, домашний, пьяненький. Совсем не страшный. Видно было, что никакие тревоги или переживания не беспокоят его сейчас… А может быть… может быть, он и на самом деле не виноват? Может, все мои подозрения — нелепое совпадение случайностей… встреча на лестнице… ключик… Интуиция?…

Я допила свой кофе. На дне фарфоровой чашки остался осадок — кофейная гуща.

Как это раньше ворожили на кофейной гуще?

— Вы меня совсем не слушаете, Евгения Сергеевна. Наверное, уже утомил вас своими разговорами.

— Голова что-то шумит.

— Вам, наверное, скучно со мной?

— Что вы, совсем нет.

Это была правда, уж что-что, а скучно с ним мне не было.

— Я все болтаю и болтаю, а вы молчите, Евгения Сергеевна. Что-то вы задумчивая сегодня. Расстроены чем-то?

— Вспомнилась одна история.

— Вот и расскажите.

— Страшная.

— Люблю страшные истории.

— Боюсь вам настроение испортить.

— Будет вам, Евгения Сергеевна. Я человек с крепкими нервами.

Он взял из вазы апельсин и одним движением большого пальца вспорол его оранжевую кожуру. Я смотрела на его руки. Мне было трудно смотреть ему в лицо.

— Подруга у меня была. Милая, хорошая девушка. Тоже работала в торговой сети. Вот только недавно мы поминали ее. Она работала кладовщиком на Главном складе Торга. У Аллаховой. Слыхали, может быть?

Его пальцы замедлили движение.

— Аллахова, говорите?… Что-то слыхал, кажется. Знаете, не работаю там давно, забывается как-то.

— Вот у нее и работала моя подруга. Жила она в однокомнатной квартире по улице Гоголя. Собралась выйти замуж. А тут однажды не вышла на работу. Начали ее искать, стучаться к ней в квартиру. Потом взломали дверь…

— Знаю, — даже обрадовался он. — Читал в «Вечерке». Отравилась газом. Так она была ваша подруга?

— Была.

— Печальная история. Что поделать, Евгения Сергеевна. Такие несчастные случаи у нас еще встречаются…

Он отделил одну дольку апельсина и начал очищать ее от волокон.

— Мне кажется, это был не несчастный случай, — сказала я.

— А что же?

— Это было убийство.

Он уже очистил дольку апельсина и хотел отправить ее в рот, но положил на скатерть. Это могло быть простым непроизвольным движением заинтересованного слушателя. Ничего не скажу — нервы у него на самом деле были крепкие.

Я подняла на него глаза.

Я постаралась, чтобы в них не было даже намека на угрозу. Мне, кажется, это удалось. А может быть, и нет. Но он встретил мой взгляд спокойно. Правда, он уже не улыбался. Но улыбаться и на самом деле было нечему.

И тем не менее какое-то внутреннее ощущение говорило мне, что я попала в цель.

— Почему вы так думаете? — спросил он.

— Сама не знаю — почему. Дело в том, что это я привела ее домой с вечеринки у Аллаховой. Пьяную.

— Вы?

Голос его прозвучал чересчур громко, и вопросительная интонация показалась слишком резкой. Хотя опять же это могло мне почудиться. Рука моя лежала на столе, наручные часы показывали половину одиннадцатого. В одиннадцать должно приехать такси… Пока не нужно ускорять события.

Я спокойно пожала плечами:

— Мы вместе были на вечере, и я пошла ее проводить. А чему вы так удивились?

— Я?… Что вы, просто спросил. Продолжайте, продолжайте.

— Когда я укладывала ее спать, она все жаловалась мне… говорила, что кого-то боится. Ей не хотелось оставаться одной, она просила меня ночевать у нее. Надо было мне остаться, тогда ничего бы, может, и не было. Но я ушла. А на лестнице было темно, очень темно, и я вдруг натолкнулась на мужчину. Он поднимался наверх.