Пьер Сувестр - Ночной извозчик

Внезапно повозка резко повернула. После густого леса взгляду г-жи де Бремонваль представилась широкая мощеная улица с проложенными по ней трамвайными рельсами, ярко освещенная фонарями. Карета еще раз свернула в сторону, спустилась по довольно крутому склону и оказалась на освещенной, но пустынной, безлюдной улице. На этот раз г-жа де Бремонваль полностью отдала себе отчет в том, где она находится.

— Улица Отей, — прошептала она. — Куда же он направляется? Куда?

Этот вопрос, самый страшный из всех, мучил г-жу де Бремонваль, пугая ее до такой степени, что минутами ей казалось — сердце ее, отчаянно бьющееся в груди, не выдержит и разорвется от страха! Фонарь! Она его узнала! Фонарь был возницей ужасного экипажа. Она знала, что он способен на все, знала, что он принадлежит к преступному дну Парижа, что он знаком всем апашам, что его уважает каждый, кто на парижских улицах зарабатывает себе на жизнь подлыми сделками, грабежами или убийствами!

«Несомненно, — думала несчастная женщина, — несомненно, он едет на какое-то таинственное свидание, чтобы встретиться с ужасной шайкой подобных ему преступников; или же он собирается бросить этот труп в глухом закоулке, на пустыре, возле фортов по ту сторону заставы!»

И будучи не в силах справиться с охватившей ее паникой, Матильда де Бремонваль пыталась припомнить расположение улиц и пустырей в районе Пуэн-дю-Жур.

«Выедем ли мы из Парижа? — думала она. — Нет, слишком опасно было бы для этого чудовищного ночного возницы выехать за черту города… нет, он, без сомнений, не решится на такую дерзкую затею… Тогда что же?»

По правде говоря, г-жа де Бремонваль уже не узнавала улиц, по которым ехала. Конечно, ей доводилось не раз бывать в Отей, но никогда не случалось забрести в такую пустынную, отдаленную его часть. И ей думалось к тому же, что вскоре они окажутся в опаснейших округах Гренель и Жавель.

Куда же он едет? Куда? Только этот страшный вопрос волновал теперь г-жу де Бремонваль, запертую в карете наедине с мертвой женщиной.

Скорость кареты между тем странным образом менялась. Если несколько мгновений назад, в пустынных аллеях Булонского леса возница зловещего экипажа пустил лошадь спокойной рысцой, то теперь, на освещенных улицах, он погнал ее галопом.

Как во сне, перед г-жой де Бремонваль пролетела рыночная площадь, потом церковь, здесь извозчик круто повернул на улицу Теофиль-Готье… По-видимому, они спускались к Сене, собираясь въехать на мост Мирабо…

И на каждом перекрестке, когда г-жу Бремонваль резко бросало на мертвую женщину, ее широко раскрытые испуганные глаза видели спокойные фигуры городских полицейских, которые мирно и хладнокровно продолжали обход, не догадываясь о том, какой зловещий груз везет ночной извозчик.

Позвать их было бы вовсе не трудно, но г-жа де Бремонваль молчала, скованная страхом.

Когда повозка запрыгала еще сильнее, пересекая рельсы трамвая Лувр-Версаль, несчастная поняла, что они едут по площади у въезда на мост Мирабо. Работы по строительству метрополитена вынудили кучера придержать лошадь, потом он стал подниматься на мост и перевел лошадь на шаг. Г-жа де Бремонваль почувствовала, как в окошко потянуло более прохладным воздухом, пропитанным речным туманом.

Она поняла, что находится совсем недалеко от зловещего района Жавель. Тогда она резко вскочила на ноги, опустила переднее стекло, отделявшее ее от возницы, судорожным движением ухватила его за огромный воротник, сильно дернула и закричала:

— Остановите, Фонарь! Остановите! Это безумие!

Но карета катила дальше и возница все нахлестывал лошадь.

— Стойте! Стойте! — закричала г-жа де Бремонваль что было сил. Стойте или вас схватят, вы с ума сошли… стойте же, Фонарь, стойте!

На этот раз повозка замедлила ход. Возница таким рывком осадил лошадь, что она тотчас же остановилась у тротуара под громкий скрип еще раскачивающейся кареты.

Одним прыжком г-жа де Бремонваль и Фонарь — ибо, действительно, Фонарь, зловещий апаш, и был кучером необычайного ночного экипажа, — оказались на мостовой. Г-жа де Бремонваль, несмотря на страшную бледность, казалось, отлично владела собой. Что же касается Фонаря, то его лицо позеленело, как у трупа, и он зесь дрожал. Однако не время было предаваться обуревавшим обоих чувствам. В то время как Фонарь еле слышным шепотом угрожал: «Ни слова, ни звука, иначе я…» — г-жа де Бремонваль умоляющим голосом повторяла: «Фонарь… Фонарь… Как это все понять? Кто эта мертвая женщина? Что вы натворили?»