Пьер Сувестр - Пустой гроб

Когда Амели Дро вошла в его кабинет, Себастьян Перрон густо покраснел, потом побледнел. Не сразу, но ему все-таки удалось справиться с волнением — на щеках заиграли краски, губы стали пунцовыми, и только блеск в глазах выдавал пережитое им смятение, что, впрочем, ничуть не портило миловидности его умного лица; что и говорить, Себастьян Перрон был на редкость хорош собой, и на счету у него числилось немало любовных приключений.

Овладев собой, судья начал процедуру примирения. Он оторвался от бумаг, строго взглянул на хирурга и задал первый вопрос:

— Вы — господин Поль Дро, доктор медицины и хирург, не так ли?

— Да, господин председатель, — спокойно ответил врач.

— Ваш возраст? — продолжал Себастьян Перрон.

— Сорок семь лет.

— Место жительства?

— Я проживаю в доме по авеню Мадрид, в Нейи, рядом с лечебницей, директором которой являюсь.

— Знаю, знаю, — запинаясь, забормотал судья, — лечебница известная, известен и возглавляющий ее хирург.

Себастьян Перрон явно готов был сделать над собой усилие и сказать хирургу какую-нибудь любезность; услышав последние его слова, Поль Дро невесело усмехнулся.

— Благодарю вас, сударь, — прозвучало в ответ, — по счастью, моя лечебница пользуется неплохой репутацией и, думаю, я вправе рассчитывать на признательность моих коллег и моих клиентов.

Теперь Себастьян Перрон повернулся к госпоже Дро.

Чтобы не встречаться с ней взглядом, он сделал вид, будто вчитывается в документы, и чуть слышно спросил:

— Я имею честь говорить с госпожой Дро?

— Да, господин председатель.

— Вы проживаете — во всяком случае, проживали до сего дня — вместе с вашим мужем, господином Полем Дро?

— Да, мы действительно проживаем в одной квартире, — не без горечи уточнила Амели Дро.

Судья продолжил:

— Ваша девичья фамилия — мадемуазель Амели…, — тут он замолчал, точно не решаясь назвать имя.

Молодая дама сама закончила фразу:

— Я — урожденная Амели Тавернье, родители мои проживали в Либурне.

Себастьян Перрон вздрогнул. Собрав волю в кулак, он сдержал судорожное движение плеч и задал следующий вопрос:

— Сколько вам лет, сударыня?

Амели Дро что-то неразборчиво пробормотала, и судья не стал настаивать; склонившись над письменным столом, он поочередно поклонился каждому из сидящих против него супругов, теперь — заклятых врагов, и по-отечески обратился к ним:

— Брачный контракт — дело нешуточное, и заключают его, основательно все обдумав. Посему, я глубоко убежден, что и вы, господин Поль Дро, и вы, госпожа Амели Тавернье, не решились бы вступить в этот союз, не рассмотрев предварительно со всей серьезностью всех возможных его последствий. И если именно так вы мыслили и действовали тогда, таковым должно остаться ваше отношение к браку и сегодня, когда вы обратились к правосудию, дабы расторгнуть узы, принятые вами на себя по доброй воле. Не спорю, развод может обернуться благом, но прибегать к нему следует лишь в крайности, посему в час, когда вы предстали передо мной, я обязан выполнить долг служителя правосудия и попытаться примирить вас друг с другом… Я обращаюсь к вам, сударыня, как к истице, — заключил Себастьян Перрон, оборачиваясь к Амели Дро, — какие обвинения выдвигаете вы против вашего супруга?

Амели Дро выпрямилась в кресле и сухо ответила:

— Долгое время муж пренебрегал мной, теперь он меня обманывает… У него есть любовница, и он этого не отрицает… Полагаю, что согласно кодексу это достаточно тяжкое оскорбление.

Себастьян Перрон поклонился ей.

— Вы хорошо знаете закон, сударыня, — сказал он без всякой иронии, после чего обратился к Полю Дро:

— Признаете ли вы обвинения, предъявленные вашей супругой?.. Верно ли, что у вас есть любовница?

Хирург определенно был в замешательстве, он силился скрыть свое волнение, придать лицу маску непроницаемости.

— И да, и нет, — сказал он очень отчетливо, — верно, что по причинам личного порядка, которые, с вашего позволения, я опущу, госпожа Дро и я обоюдно согласились отказаться от нормальной супружеской жизни. Верно и то, что я питаю искреннее, серьезное и необоримое чувство к другой женщине, и это чувство захватило меня целиком, но эта женщина не является моей любовницей, этого я не признаю.

Заявление профессора чрезвычайно заинтриговало Себастьяна Перрона.

Он попросил уточнений.

— Сударь, — начал судья, — вы с таким воодушевлением говорите о питаемом вами чувстве… Между тем, вы ни словом не обмолвились о природе этого чувства и совсем ничего не сказали о той, к кому оно обращено… Не соблаговолите ли вы уточнить кой-какие детали, госпоже Дро, возможно, и не известные, которые помогли бы мне успешнее содействовать взаимному вашему примирению?