Джон Карр: Зловещий шепот

— Мне думается… — голос Барбары неожиданно зазвучал дискантом, — мне думается, нам надо попросить у вас разъяснений. Что значит — странная? Такая милая особа… Или она была опасна тем, что сводила мужчин с ума?

— О нет! — напыщенно произнес профессор Риго и снова усмехнулся. — Впрочем, я признаю, — поспешил он добавить, — что многие вполне могли потерять голову. Посмотрите на фотографию! Но речь не о том.

— Тогда чем же она опасна? — упрямо переспросила Барбара Морелл, уставившись на него своими серыми глазами, в которых светилось легкое раздражение. Ее следующий вопрос прозвучал вызовом. — Вы хотите сказать, что она — преступница?

— Нет, нет и нет, мадемуазель.

— Значит — авантюристка? — Барбара хлопнула ладонью по краю стола. — Своего рода возмутительница спокойствия?! — почти вскричала она. — Фурия, сплетница, интриганка? Да?

— Доложу вам, что к Фэй Сетон эти эпитеты неприменимы, — заявил профессор Риго. — Простите меня, но я, старый циник, назвал бы ее простодушной искусительницей и обольстительной пуританкой.

— Что же тогда остается?

— Остается, моя дорогая, найти ответ, во-первых, на вопрос: кто и зачем распускал о ней грязные слухи в Шартрезе и его окрестностях? Во-вторых, почему наш сдержанный и благовоспитанный Говард Брук, ее будущий свекор, громогласно поносил ее в таком публичном месте, как Лионский кредитный банк?

Барбара чуть слышно хмыкнула, что могло выражать и сомнение, и презрение, которое она либо продемонстрировала откровенно, либо, напротив, выразила невольно. Профессор Риго растерянно заморгал.

— Вы мне не верите, мадемуазель?

— Почему же? Отнюдь нет! — Краска залила ее щеки. — Откуда мне знать?

— А вы, мистер Хеммонд? Вы тоже ничего не скажете?

— Тоже, — ответил рассеянно Майлз. — Я…

— Разглядывали фотографию, да?

— Совершенно верно, разглядывал фотографию.

Профессор Риго был в полном восторге.

— Вы околдованы, да?

— Действительно околдован, — улыбнулся Майлз, потерев лоб. — Невероятные глаза… И такой поворот головы! Проклятый фотограф!

Майлз Хеммонд был измотан недавно перенесенной долгой болезнью. Он искал покоя, мечтал засесть в Нью-Форесте за свои старинные книги, поручив сестре вести хозяйство, пока она не обвенчается. Он вовсе не желал распалять воображение чужими портретами и забивать голову посторонними вещами. Тем не менее он сидел и так пристально глядел на фотографию, что ее легкие краски, казалось, то таяли, бледнели в мерцающем свете свечей, то снова вспыхивали, оживая. А профессор Риго продолжал:

— Слухи, касавшиеся Фэй Сетон…

— Какие слухи? — резко перебила Барбара.

Профессор Риго, не нарушая хода своих мыслей, оставил вопрос без внимания.

— …до меня не доходили. Я, слепой филин и старый глухарь, долго ничего не знал. Гарри Брук и Фэй Сетон должны были пожениться в середине июля. А теперь я расскажу вам о том, что произошло двенадцатого августа… В тот день, который, по-моему, ничем не отличался от остальных, я писал критическую статью для журнала «Ревю де дё Монд». Все утро провел я в своем уютном номере за столом, как и почти всю предыдущую неделю, а после завтрака отправился на Плас дез Эпар постричься. Оттуда я собирался зайти в «Лионский кредит» взять деньги.

Было очень жарко. С утра тяжелые тучи застилали небо, иногда прогромыхивал гром и принимался капать дождик, но гроза, которая разрядила бы атмосферу и ослабила жару, все еще не собралась с силами. Итак, я направился в кредитный банк. Первым, с кем я столкнулся у дверей, был Говард Брук. Странно? Да, довольно странно, ибо я представлял себе, что он в это время сидит у себя в конторе, как всякий деловой человек. Брук бросил на меня косой взгляд. На нем были плащ и фетровая шляпа. На левой руке висела трость с изогнутой ручкой, а в правой он держал старый кожаный портфель. Мне показалось, что в его голубые глаза попали капли дождя — они были влажными и блестящими, а рот плотно сжат.

— Дорогой Брук! — сказал я и пожал ему левую руку; в ответ он только пальцами шевельнул. — Дорогой Брук, — повторил я, — как ваши домашние? Как здоровье вашей милейшей супруги, и Гарри, и Фэй Сетон?

— Фэй Сетон? — переспросил он. — Будь она проклята, эта подлая тварь Фэй Сетон!

Увы! Он произнес эти слова по-английски, очень громко, и несколько посетителей банка обернулись. Добрый джентльмен слегка смутился, но был чем-то так озабочен, что не обратил на них особого внимания. Он отвел меня в сторону, чтобы никто нас не слышал, открыл портфель и показал мне содержимое. Я увидел четыре тонкие пачки английских банкнот. В каждой было двадцать пять билетов по двадцать фунтов стерлингов, итого — две тысячи фунтов.