Эдогава Рампо - Демоны луны

Сударыня, вообразите себя на моем месте! Вы даже представить себе не можете, какое то было невероятное, неестественное ощущение. Я съежился от ужаса и буквально вжался в деревянную раму в каком-то оцепенении, обливаясь холодным потом и совершенно утратив способность соображать.

После того европейца еще десятки людей, сменяя друг друга, сидели у меня „на коленях“. Ни один из них ничего не заметил, не заподозрил ни на мгновенье, что в мягких подушках кресла — живая, упругая плоть. О, моя темная кожаная вселенная, в которой немыслимо даже пошевелиться! Страшный, но полный очарования мир… Для меня, человека, живущего в нем, люди из внешнего мира постепенно утрачивали человеческое обличье, приобретая иные отличительные черты. Они становились голосами, дыханием, звуком шагов, шелестом платьев, мягкой и пухлой плотью. Я узнавал их не по лицу, а по прикосновению. Одни были толстыми, желеобразными, скользкими, как протухшая рыба; другие — костистыми, словно скелеты.

Еще были различья в изгибе спины, форме лопаток, длине рук, толщине бедер… В сущности, несмотря на общее сходство человеческих тел, есть бесчисленные оттенки в их восприятии. Я утверждаю, что опознать человека можно не только по внешнему виду и отпечаткам пальцев, но и по такому вот чувственному ощущению.

Разумеется, все это в полной мере относилось и к слабому полу. Обычно о женщинах судят лишь по наружности — красавица или дурнушка. Но для человека, скрытого в кресле, это как раз не имеет значения. Здесь важны иные достоинства: шелковистая прелесть кожи, мелодичность голоса, аромат, источаемый женским телом…

Сударыня, я, надеюсь, не слишком шокирую Вас своей откровенностью?

…И вот как-то раз в кресло села одна особа, разбудившая в моем сердце пылкую страсть.

Судя по голоску, то была совсем юная девочка, иностранка. Пританцовывая и напевая под нос какую-то забавную песенку, она ворвалась, словно вихрь, в совершенно пустой вестибюль… Приблизилась к креслу, замерла на мгновенье — и вдруг без всякого предупреждения бросилась мне на колени!

Что-то насмешило ее, и она заливисто расхохоталась, затрепыхавшись, как рыбка, попавшая в сети.

Более получаса она, напевая, сидела у меня на коленях, раскачиваясь в такт мелодии всем своим гибким телом. Это было так упоительно! Я всегда сторонился женщин, вернее, благоговейно трепетал перед ними и, стыдясь своего уродства, стеснялся даже смотреть в их сторону. Но теперь я был совсем рядом с незнакомой красавицей — и не просто рядом, а в одном кресле, я прижимался к ней, гладил сквозь тонкую кожу обивки. Я ощущал тепло ее тела!

А она, ничего не заметив, откинулась мне на грудь и продолжала шалить.

Сидя в своей темнице, я представлял, как обнимаю ее, целую лилейную шейку… Словом, я далеко заходил в своих фантазиях.

После этого невероятного опыта я совершенно забыл о первоначальных корыстных целях и погрузился в фантастический омут неведомых мне ощущений.

„Вот оно, счастье, ниспосланное судьбой, — думал я. — Для меня, слабого духом урода, мудрее променять свою жалкую жизнь на упоительный мир внутри кресла, ибо здесь, в тесноте и во мраке, я могу прикасаться к прелестному существу, совершенно недосягаемому при ярком свете, я слушаю ее голос, глажу кожу…“

Любовь внутри кресла!.. Ни один человек, кроме меня, не в состоянии постигнуть то опьяняющее безумье. Конечно, это была странная любовь, сводившаяся к осязанию и обонянию. Любовь во мраке… Любовь за гранью земного. Царство адского вожделения. Воистину, можно только дивиться, сколько непостижимого и ужасного происходит в сокрытых от человеческих глаз невидимых уголках нашего мира!

Сперва я намеревался, скопив состояние, подобру-поздорову убраться прочь из гостиницы. Но куда там! Весь во власти безумного сладострастия, я уже не только не помышлял о бегстве — я мечтал жить так вечно, до конца дней своих.

Совершая вылазки на волю, я соблюдал все меры предосторожности, чтобы не попасться никому на глаза, поэтому опасность разоблачения была не особенно велика, и все же меня изумляет, что я столь долго жил такой жизнью и не поплатился за это.

От долгого сидения в скрюченном состоянии все члены мои постепенно словно одеревенели, и в конце концов я даже не мог прямо стоять; мускулы одрябли, и во время экскурсий на кухню или в уборную я уже не шел, а скорее полз, как калека. Каким же я был безумцем! Даже такие муки не вынудили меня покинуть мир чувственных наслаждений.