Джон Карр - Отравление в шутку

— Да. Она красавица.

— Да, она красавица, — с горечью повторил Твиллс. — Я рассказываю вам это — надеюсь, вас не очень раздражает мое стремление выговориться? — потому что верю в вашу деликатность и потому что вы способны сделать все, что необходимо в данном случае. Я учился в Вене. И я хочу вернуться туда и продолжить свои занятия. Я хочу по утрам пить кофе с булочками, любоваться гербом Габсбургов на верхушке собора, возвышающегося над крышами других зданий, вдыхать аромат герани в ящиках за моим окном. Я хочу весь день работать в лаборатории, а вечером пить пиво в открытом кафе и слушать вальсы, а потом возвращаться домой, с тем чтобы еще немножко поработать. — Твиллс прекратил свое расхаживание. — Ну да ладно. Мне теперь надо заняться этим подносом.

— Но что вам мешает? — удивился я. — Что мешает вам поехать в Вену? Кларисса будет только рада. Да и поскольку вы, как я понимаю, не бедствуете…

Он медленно покачал головой. Загадочно-обаятельное выражение глаз угасло, на лице появилась улыбка.

— Простите, я немножко сорвался. Поговорим об этом потом. Сейчас мне надо переложить судью на кушетку. Пусть поспит. Я и сам порой ночую здесь, так что одеяло имеется. А вы сообщите о его здоровье остальным. Он вне опасности. С минуты на минуту будет медсестра. Пришлите ее сюда.

— Минуточку, — перебил я его. — Я хотел бы задать вам пару вопросов. Извините меня за назойливость…

— Нет-нет, все в порядке. Так что же вы хотели узнать?

— Итак, давайте подумаем вот над чем: кто же, по-вашему, мог желать смерти судье или его жене?

Твиллс начал было отвечать, но передумал.

— Нет, не сейчас. Я скажу вам все позже. Дайте мне возможность самому разобраться. У меня есть кое-какие соображения.

— Тогда вот что я хотел бы узнать. Кто в доме знал о том, что судья пригласил меня к себе сегодня? Ни Мери, ни Мэтт, похоже, не в курсе. Если бы судья звонил по телефону, они бы обязательно узнали…

— Не думаю… Гм, вы считаете, что у него была какая-то своя цель?

— Кто знает… А что, он всегда вечерами сидит в своей библиотеке?

— Всегда, — отозвался Твиллс, и вид у него сделался озадаченным. — С половины седьмого до десяти. Регулярно, как часы.

— И всегда выпивает?

— Всегда, хотя и немного. Бокал-другой. Здоровью это не вредит…

— Всегда пьет бренди?

— Бренди или виски. Ничего другого. Кстати, где бокалы?

Я сказал ему, что запер их в шкафу в библиотеке. Интересно, как все-таки яд попал в бренди? Правда, если у судьи было обыкновение ежевечерне выпивать бокал-другой, тогда задача злоумышленника облегчалась. Впрочем, я вспомнил слова судьи о печати на бутылке и его мрачную фразу: «С этой бутылкой они уж ничего не смогут поделать». Выходит, он подозревал, что его могут отравить? Или он просто хотел сказать, что никто не сможет отведать этого бренди без его ведома? Если он вынул эту бутылку, чтобы отметить именно мой приход, то как тогда убийца мог угадать это? Даже если домочадцы узнали о моем визите, это представлялось маловероятным. Пыль на бутылке свидетельствовала, что ее извлекли из погреба совсем недавно, возможно, сегодня же вечером.

Когда я вышел в холл, в дверь позвонили. Плотная деловитая женщина в пальто поверх накрахмаленной формы сообщила, что она медсестра из больницы. Она сказала, что ее зовут миссис Херрис. Я направил ее к доктору Твиллсу, а сам поднялся наверх, к Мери и Мэтту. Они могли оставить больную, поскольку медсестра была готова заступить на дежурство, и мы втроем спустились в библиотеку.

Я сказал им, что произошел несчастный случай, но теперь их отец вне опасности. Я говорил медленно, наблюдая за лицами своих собеседников. Как только я сказал, что судья в кабинете Твиллса и доктор за ним присматривает, Мери вскочила и с криками «Уолтер! Уолтер!» выбежала в холл. Я услышал, как глухо хлопнула дверь кабинета Твиллса.

Мэтт за все это время не шелохнулся. Я пытался понять, что же происходит в его душе, что скрывается под беспечной внешностью вечного студента. Мэтт стоял у стола, сильный свет освещал часть его румяного бесстрастного лица. Мэтт медленно водил рукой по лацкану пиджака. Он являл собой укрупненную копию прежнего Мэтта, которого я давно знал, так же как и псевдотюдоровские здания его колледжа представляли собой укрупненный вариант псевдотюдоровских строений его школы. Розовые щеки выпирали над воротником, голубые глаза на безбровом лице смотрели с легким лукавством. Губы были плотно сжаты. После долгой паузы он наконец сказал: