Эрл Гарднер: Попробуйте отшутится!

Всю свою жизнь я попадаю в переделки — не успев выбраться из одной, тотчас же оказываюсь в другой.

Чувствуется, спокойной жизни мне не видать. Будучи мошенником, известным в трех государствах, объявленным в розыск полудюжиной штатов, но обладающим формальной неприкосновенностью на территории Калифорнии, я не могу рассчитывать на защиту закона. Его острие всегда направлено против меня. Я не подлежу выдаче за пределы Калифорнии, так как официально не являюсь преследуемым по закону в юридическом смысле слова, но каждый жулик в этом штате считает себя вправе докучать мне, а полиция только и ждет удобного случая, чтобы повесить на меня какое-нибудь дельце.

Зная, что защиты мне искать не у кого, я вынужден сам себе быть законом и даже рад этому. Одному только Богу известно, до чего мне противно быть одним из рабов, гробящих свою жизнь на то, чтобы заработать деньги, налоги с которых идут на прокорм политиканов.

Городские налоги — для городских политиканов, окружные — для окружных, налоги штатов — для тех, кто стоит повыше, и, если этим бедолагам все же удается урвать что-то для себя, государство облагает их подоходным налогом, чтобы прокормить целую свору политиканов государственного масштаба. В довершение ко всему по ним больно бьет еще целая уйма налогов — налоги с продажи, налоги на собственность, автомобильные и дорожные налоги, налоги на предметы роскоши и бензин, подушные и таможенные налоги, налоги на образование и проституцию, на парфюмерию, на лекарства, на кинопрокат, я даже слышал, что теперь собираются ввести налог на пиво, дабы способствовать ограничению продажи алкогольных напитков.

Так что мне есть отчего беспокоиться. Закон меня не защищает, я не являюсь частью огромной пирамиды, имя которой государство, и вынужден сам себе быть и законом, и сборщиком налогов. Всякий жулик норовит надуть меня или спихнуть на меня свои деяния, а полиция только ухмыляется, наблюдая за этим, — дескать, пусть пожирают друг друга, так им и надо.

Во время последней передряги я взял себе собаку.

Судя по всему, среди ее предков были и ищейка, и гончая, и какая-то еще неизвестная порода. Мой Бобо — крупная псина и, кажется, рос так же, как и я, — воспитывал себя сам, внимательно наблюдая за всем вокруг и рассчитывая лишь на собственные мозги. Недавно мне удалось надуть на двадцать тысяч долларов одну преступную парочку из Сан-Диего, и я понимал, что совсем скоро они нападут на мой след и постараются заполучить обратно свои деньги.

Принимая это в расчет, я старался не афишировать свое местонахождение и не давал свой адрес в газетную колонку. Мне не нужны были посетители.

Как-то раз, посвежевший и окрепший, я возвращался с прогулки по Голден-Гэйт-парк. С океана полз туман, а свежий, бодрящий воздух давал телу живительный импульс, знакомый каждому жителю Сан-Франциско.

Бобо удрал вверх по ступенькам, пока я медленно шагал сзади.

Подойдя к двери, я сразу почувствовал неладное — что-то привлекло внимание пса. Он стоял перед дверью, широко расставив лапы и задрав хвост, шерсть на спине встала дыбом, и он водил носом вдоль щели под дверью.

Это означало, что в квартире кто-то есть. Я замер перед дверью, думая, как поступить дальше. У калифорнийской полиции ничего на меня нет. Не то чтобы я вовсе ничего не совершил, просто дела, в которых я был замешан, всегда касались каких-нибудь жуликов, пытавшихся надуть меня и в итоге оставшихся с носом. Вряд ли они стали бы выдавать меня полиции. Другое дело — выследить меня и попытаться отомстить, но обращаться к полиции они не стали бы — у самих рыльце в пуху.

Шагнув вперед, я вставил ключ в замок, приоткрыл дверь и посмотрел на Бобо.

— Ну, малыш, заходи, — сказал я и закрыл дверь за огромным рыжевато-коричневым псом, нетерпеливо проскочившим в квартиру.

Улыбаясь, я ждал за дверью. Если в квартире кто-то есть, то скучать ему не придется.

Бобо был не простой собакой, а собакой мошенника, и очень гордился этим. Я потратил немало времени и сил, чтобы натаскать его должным образом, так что теперь пес хорошо знал свое дело.

А еще я научил его замечать слежку. Целый месяц я провел в Дель-Монте, где при помощи местных мальчишек учил его обнаруживать «хвост». Я показывал Бобо, что пытаюсь отделаться от слежки, и он понимал все с полуслова. Потом я научил его подходить ко мне так, чтобы его никто не видел. Это был невероятно смышленый пес, он смотрел мне в лицо и буквально читал мои мысли, достаточно было мигнуть ему. В своем роде он тоже был изгоем общества, потому-то и увидел во мне родственную душу и всегда инстинктивно знал, что ему делать.