Эрл Гарднер - Рыба ушла с крючка

— Сто долларов на два дня, — сказал я. — За такие деньги мы можем себе позволить…

— Иди ты знаешь куда? — воскликнула Берта. — К чему отказываться от прибыли? Пусть эта девица платит за наши обеды или остается дома и сама готовит.

— Ты опаздываешь к зубному, — напомнил я.

— Не опаздываю. У меня в запасе еще четверть часа.

Я всегда на работе подвираю, когда говорю, в котором часу у меня деловая встреча. Это дает мне пятнадцатиминутный запас. Иначе я бы никуда не поспевала вовремя. Медсестра моего зубного врача очень много о себе воображает и устраивает разносы пациентам, если доктору хоть минуту приходится их ждать. Опоздавшему бывает туго. Не будь врач такой хороший, я бы эту воображалу сестру по стенке размазала. — Берта вздохнула. — Итак, мы получили работенку — сидеть с дитем.

Она покинула свое скрипучее вращающееся кресло, шагнула к двери, обернулась и сказала:

— Только не вздумай ухлестывать за милой крошкой.

Этот малый — Арчер, кажется, — от ревности к ней с ума сходит.

Молодой женщине, открывшей на мой звонок дверь квартиры номер 617, было лет двадцать семь. Блондинка, голубоглазая, с хорошей фигурой и интеллигентным выражением лица. Но в глазах — страх преследуемого зверька.

— Мисс Чилан? — спросил я.

— Да, — ответила она осторожно.

— Я — Дональд Лэм из фирмы «Кул и Лэм». Нас пригласили в качестве ваших телохранителей.

— О, да-да.

— Вам об этом известно? — спросил я.

Она стояла в дверях, не приглашая меня войти.

— Разрешите взглянуть на ваши документы?

Я вынул из кармана удостоверение, она внимательно осмотрела его, прочитала, что там написано, и улыбнулась.

— Прошу вас, заходите, мистер Лэм.

Квартирка у нее была, симпатичная, хотя кровать складная, прихлопывающаяся к стене гостиной. Двухкомнатная квартирка с кухонькой в нише одной из комнат.

— Простите меня за то, что я такая настороженная, — сказала она, — но мне кто-то непрерывно отравляет жизнь.

— Знаю.

— Я ожидала, что пришлют для охраны человека более… ну, как бы сказать, более плотного телосложения.

— Вы подвергаетесь физическому или психическому давлению?

— Психическому.

Больше я ничего не добавил, и она, нервно рассмеявшись, сказала:

— Интересный у вас метод доказательств! Садитесь, пожалуйста, мистер Лэм, и чувствуйте себя как дома.

Поскольку мы теперь будем проводить вместе много времени, называйте меня просто Мэрилин, а я вас буду звать Дональдом. Только что пришла еще одна такая штука — с доставкой на дом. Оттого я, признаюсь, сейчас такая расстроенная.

— Что вы называете «такой штукой»? — спросил я.

— Она там, на столе. Можете взглянуть.

— Вот это заказное письмо с вручением адресату под расписку?

— Да.

Я достал из портфеля пару пинцетов и перчатки.

— Зачем вам пинцет и перчатки? — спросила она.

— Чтобы не испортить отпечатки пальцев на письме.

И конверт я держу за краешки, чтобы как можно меньше оставить на нем своих отпечатков пальцев.

— С бумаги снять отпечатки пальцев невозможно.

— Вы говорите таким авторитетным тоном, Мэрилин, как будто вы — полицейский эксперт.

— Нет, это мистер Арчер мне сказал, что с бумаги отпечатки снять невозможно. Ну разве что жирные отпечатки, которые проявляются в парах йода, но они встречаются так редко, что ради этого и не стоит пытаться исследовать бумагу.

Я вынул бумагу из конверта и развернул ее, держа за края.

Вырезанные из газеты и наклеенные буквы гласили:

«УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ, ПОКА НЕ ПОЗДНО. МЫ ДЕЛО ГОВОРИМ. ТЕБЕ НЕ ПОНРАВИТСЯ, ЕСЛИ ЛЮДИ КОЕ-ЧТО ПРО ТЕБЯ УЗНАЮТ. УБИРАЙСЯ».

Я тщательно сложил письмо, вложил его обратно в конверт и изучил адрес: «Мисс Мэрилин Чилан, квартира 617, Недлер-Армс (проезд Недлер-Сити)». И оттиск резинового штампа, очевидно, из игрушечного набора, продающегося для детей к Рождеству. Прижимали штамп явно вручную, отчего правая сторона была чуточку светлее левой.

— Это десятое по счету, — сказала она.

— Содержание одинаковое?

— Почти.

— Что вы с ними делаете?

— Сохраняю. Мистер Арчер считает, что я должна их сжечь, но… В общем, если дело еще хуже обернется, я намерена обратиться к почтовому начальству, независимо от того, понравится это кому-нибудь или нет.

— Что значит «если дело обернется еще хуже»?

— Ну, не знаю… хуже, чем сейчас.

— Насколько хуже?

— Что касается меня, то хуже, чем сейчас, быть не может. Нервы у меня — ни к черту, на работе мне дали двухнедельный отпуск. Конечно, в фирме не знают, что происходит. Они думают, что я больна.