Эрл Гарднер - Дело коптящей лампы

Эта старая, заброшенная шахта, о которой годами не вспоминали, в настоящее время была кошмаром для всего города. Много лет никто не заботился о том, кому же она принадлежит. Только однажды какой-то мелкий чиновник упомянул о “правах” на нее в своем докладе.

А теперь вдруг о ней как о своей собственности заявил человек, чье имя много значило в деловых кругах, — сам Ральф Дж. Прессман из Лос-Анджелеса… Как ни странно, достать его фотографии оказалось весьма сложно. Он никогда не любил позировать перед камерой. Даже коллеги из Лос-Анджелеса не смогли помочь редактору.

Еще три-четыре месяца назад фермеры бы смогли за безделицу выкупить права на эту старую скважину… Странно, что им даже в голову не пришло сделать это. Все эти годы они практически сидели на пороховой бочке, и вот наконец появился Прессман и взорвал ее. Теперь фермеры объединились в нечто вроде профсоюза. Эта мысль пришла им в голову после решения Верховного суда округа, когда Прессман поставил свою буровую вышку на земле Сондерса.

Нет, так дело не пойдет, надо делать выпуск. Иногда для газеты не хватало интересных новостей и главному редактору приходилось буквально из пальца высасывать заголовки. А теперь событий столько, что поди умести их в один выпуск. А Эверетту еще надо было написать передовицу — нет, не для завтрашнего номера. Хорошо бы ее сначала дать просмотреть юристу… Но написать ее следует сегодня.

Тру придвинул поближе боковой столик со стоявшей на нем пишущей машинкой. Вставил в нее листок бумаги и напечатал большими буквами заголовок: “Не легальный ли это шантаж?” По давней привычке он механически бросил взгляд на часы, чтобы потом знать, сколько займет у него статья.

Было четверть двенадцатого.

Софи Прессман, которая была почти на двадцать лет моложе мужа, взбежала по парадной лестнице к дверям шикарного особняка Прессманов и повернула ключ в замке. У нее было превосходное настроение. Неизвестно по какой причине в ее голове промелькнула мысль: “Многие женщины предпочитают, когда у них есть возможность, выбрать что-то одно из двух. Мне этого не нужно”.

Она рассмеялась, машинально взглянула на запястье, где сверкали изящные часики, чтобы, если понадобится, рассказать убедительную историю о том, где она пропадала так долго.

Было еще не поздно. Всего четверть двенадцатого.

В то время, как она вставляла ключ в замочную скважину, ей послышался звук заводимого двигателя, как будто стоявшая неподалеку у тротуара машина собиралась тронуться с места.

Она заметила, как вспыхнули фары, услышала шум работающего мотора и посмотрела вслед уехавшей машине.

Ее чудесное настроение внезапно улетучилось, ноги задрожали, а сердце, казалось, ухнуло куда-то вниз от пришедшей ей в голову ужасной догадки. Мысли закружились у нее в голове, а перед глазами замелькали те мелкие, незначительные эпизоды, которые она, хоть и замечала, но не придавала им никакого значения: сидевший за соседним столиком и время от времени поглядывавший на нее одинокий мужчина; машина, которая чуть не задела ее бампером; тот человек в сером пальто…

Она внезапно похолодела. Повернувшись лицом к дому и крутя дрожащими, непослушными пальцами ключ, она тщетно пыталась отпереть дверь.

Харви Л. Стэнвуд, широкоплечий, с тонкой талией, темноволосый мужчина, выглядел очень эффектно в вечернем костюме. Ева Реймонд, с гордостью бросив на него восхищенный взгляд, решила, что он ничем не уступает тем киногероям, которые так часто мелькали на экране телевизора, заставляя сильнее биться ее сердце.

Было и еще нечто такое, что влекло ее к Стэнвуду. Атмосфера успеха — аура романтики — окутывала его, а это приятно щекотало чувства Евы.

У Харви Стэнвуда было слабое зрение, что в свое время спасло его от призыва в армию, но тем не менее его глаза отлично видели все, что нужно было видеть. Как бухгалтер и правая рука Ральфа Дж. Прессмана, он имел доступ к документам и цифрам, которые, может быть, ничего и не сказали бы несведущему в финансовом отношении человеку, но для светлой головы Стэнвуда они означали многое… И Стэнвуд пользовался своими знаниями, это был его капитал. Он отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг него.

Стэнвуд протянул руку к столику и взял еще кусочек кекса.

Еву никто бы не назвал дурочкой, и, в первую очередь, она сама считала себя неглупой женщиной. Свое место в жизни она нашла еще когда ей не было семнадцати. Она любила успех, яркие огни, она любила жить и наслаждаться жизнью. Сама мысль о рутинной работе где-нибудь в скучной конторе приводила ее в ужас. Еще больший ужас вызывала у нее перспектива скучной, повседневной домашней работы, хлопот с мужем и детьми. Ей хотелось активной жизни — и она ее получила.