— Я ничего в них не смыслю, — поспешно откликнулся мистер Уипплстоун.
Уговоры продавца зоомагазина и обуявшая мистера Уипплстоуна растерянность привели к тому, что на обратном пути он купил кошачью корзинку, фарфоровую тарелочку с надписью «Кискина миска», гребешок, щетку и ошейник, на который он заказал металлическую бирку с надписью «Люси Локетт, Каприкорн-Уок, 1» и номером своего телефона. Продавец продемонстрировал ему также маленькую красную шлейку для прогулок и заверил, что при наличии терпения, кошка вскоре согласится ее носить. Он примерил шлейку на Люси, результат оказался настолько симпатичным, что мистер Уипплстоун купил и шлейку тоже.
Оставив клетку в магазине и сказав, что за ней зайдут, тяжело нагруженный мистер Уипплстоун с Люси за пазухой поспешил домой, предвкушая встречу с Чаббами и призывая на помощь весь свой дипломатический опыт. Он и не думал, что несет под пиджаком собственную судьбу.
— Очаровательно, просто очаровательно, — повторял мистер Уипплстоун, поворачиваясь от хозяина дома к хозяйке, слегка наклоняя голову и горбя плечи — манера, некогда широко распространенная среди людей его профессии. — Я в совершенном восторге.
— Подлейте себе, — сказал Аллейн. — Я ведь предупредил, что приглашаю вас не без задней мысли, так?
— Готов, готов ко всему; но повторяю, это было очаровательно. И портвейн превосходный.
— Я вас оставлю, — предложила Трой.
— Нет, зачем же, — сказал Аллейн. — Если всплывет что-нибудь сверхсекретное и конфиденциальное, мы тебя сами выставим. А так ты лишь украсишь наше общество, не правда ли, мистер Уипплстоун?
Мистер Уипплстоун разразился речью о том, какое удовольствие он испытывает, каждый вечер созерцая «Трой» на своим камином, и сколько радости ему доставляет возможность созерцать саму художницу у ее собственного очага. Он немного запутался, но все же вышел из положения с честью.
— Но когда же, — спросил он в завершение речи, — мы перейдем к вашей задней мысли?
— В общем, уже пора, — ответил Аллейн. — Это отнимет некоторое время.
По предложению Трой они перебрались вместе с портвейном в ее стоящую отдельно от дома студию и уселись перед широким окном, выходящим на окутанный сумерками лондонский парк.
— Я хочу выдоить из у вас кое-какие сведения, — сказал Аллейн. — Вы ведь были чем-то вроде эксперта по Нгомбване?
— По Нгомбване? Я! Это слишком сильно сказано, мой дорогой. Я провел в ней три года в молодости.
— Мне казалось, что совсем недавно, когда она получила независимость?..
— Да, меня посылали туда. На переходный период — думаю, главным образом потому, что я знаю язык. До некоторой степени я сделал его чем-то вроде моей специальности.
— Вы и теперь его помните?
— Опять-таки, до некоторой степени. Да, пожалуй. Помню, — он вгляделся в Аллейна поверх стакана. — Вы случаем не перебрались в Специальную службу?
— Превосходный образчик мгновенной дедукции. Нет, не перебрался. Но можно сказать, что меня неофициально подключили к ней на какое-то время.
— На время предстоящего визита?
— Да, пропади он пропадом. Соображения безопасности.
— Понимаю. Работа трудная. Кстати, вы же должны были в одно время с Президентом учиться в… — начал мистер Уипплстоун, но сам себя перебил. — Значит, наверху решили, что вы сможете привнести в отношения с ним личную нотку.
— Как быстро вы соображаете! — сказала Трой, и мистер Уипплстоун благодарно хмыкнул.
— Я с ним виделся три недели назад, — сказал Аллейн.
— В Нгомбване?
— Да. Давил на него как только мог.
— Что-нибудь выдавили?
— Ничего стоящего: хотя нет, не так. Он обещал не противиться нашим мерам предосторожности, однако что он при этом имел в виду остается тайной. Я бы сказал, что мы с ним еще хлебнем горя.
— Итак? — сказал мистер Уипплстоун, откидываясь на спинку кресла и раскачивая на ленточке монокль — жест, как понял Аллейн, вошедший в привычку у человека, полжизни проведшего за столом переговоров. — Итак, мой дорогой Родерик?
— Вы согласны помочь мне?
— Определенно.
— Я был бы очень вам благодарен, если бы вы — как это теперь говорится? — накачали меня общими сведениями о Нгомбване. Вашими личными впечатлениями. Например, много ли людей, по-вашему, имеют причины желать смерти Громобоя?
— Громобоя?
— Таково, как их превосходительство не уставали напоминать мне, было его школьное прозвище.
— Что ж, оно ему подходит. В общем и целом я бы остановился на цифре двести, это самое малое.
Читать дальше