— Предчувствую, Метек, наживешь ты немало хлопот с этим делом.
— Не каркай, прошу тебя. И все это по милости Францишка, черт бы его побрал!
— Этот клиент — знакомый вашего курьера?
— Да нет. Он пришел в контору, когда я уже уходил. Наверное, посулил что-то Францишку — уж очень он уговаривал меня принять этого Ярецкого. Ну и влип я с ним.
— Ничего не влип. Ты еще на этом деле неплохо заработаешь.
— Не будь у меня письма Ярецкого в милицию, я сделал бы вид, что ничего не знаю. У начальника в сейфе лежит завещание, следовательно, он может сделать все, что положено. Но в данной ситуации, сам понимаешь, я должен немедленно выехать в Варшаву. Слишком уж загадочна смерть моего клиента.
— Не горюй, вернешься дня через два-три,— утешал приятеля Гарош.— Хорошая погода постоит еще недельки две.
— Что касается погоды, возможно, ты и прав, а вот вернусь ли я так скоро — весьма сомнительно.
Пессимистический прогноз Метека оказался верным.
Адвокат Рушинский знал едва ли не всех сотрудников городского управления милиции. Часто встречался с ними по делам службы, а с некоторыми поддерживал и товарищеские отношения. Поэтому сразу по возвращении в Варшаву он позвонил полковнику Альбиновскому. От него узнал, что следствие по делу о таинственном происшествии на мосту Понятовского ведет майор Лешек Калиновпч, с которым он также был знаком.
— Трудное дело! — этими словами встретил Рушинского следователь в своем кабинете.— При убитом не обнаружено никаких документов. Многое указывает на то, что здесь имело место преступление. А между тем у нас до сих пор нет ничего, что подтвердило бы наше предположение. Единственное, чем мы располагаем,— это показания одного таксиста, который той ночью, приблизительно в третьем часу, вез пассажира с Саской Кемпы в центр и заметил стоявшую на мосту «сирену». И это все. Больше нет ни одного свидетеля, если, конечно, этого шофера можно считать таковым.
— Возможно, я смогу помочь вам прояснить кое-что в этом деле.— И Мечислав Рушинский рассказал о необычном клиенте и переданных им на хранение двух пакетах.
— Это письмо с вами? — с нескрываемым интересом спросил майор.
— Да, я принес его. А завещание не взял, не думаю, что в данный момент оно потребуется. Впрочем, я прекрасно помню его содержание.
— Завещанием займемся позднее.— Майор очень внимательно осмотрел ппсьмо.— Конверт запечатан со знанием дела,— заметил он.— Видимо, автор письма был очень заинтересован в том, чтобы никто не смог преждевременно ознакомиться с его содержанием. Даже своему адвокату не доверился.
— Он не был моим постоянным клиентом. Я только раз его и видел, когда имел несчастье принять на хранение эти документы.
— Посмотрим, что же там.— Майор взял перочинный ножик, осторожно снял в центре сургучную печать, разогнул скрепку, вытащил ее и, не трогая остальных печатей (а их вместе со снятой было целых пять!), вскрыл конверт; отрезав край, он извлек лист бумаги и углубился в отпечатанный на машинке текст.— Ну и ловкач, я вам скажу! — заключил майор и передал письмо адвокату.— Как хитроумно все подстроил! Вы только почитайте,что он пишет. Всех нас провел! Однако мотивы его поступка вполне убедительны.
В отделение милиции.
Следователю, который будет вести дело после моей смерти.
Милиция обнаружит мой труп под мостом Понятовского. Без документов и каких бы то ни было вещей в карманах. Вскрытие покажет, что перед смертью я принял алкоголь и снотворное.
Все будет свидетельствовать об убийстве. Именно так я и задумал. Ведь владелец ремесленного предприятия, производящего предметы религиозного культа, не может пойти на самоубийство. Это будет конец не только его самого, но и всего его дела. Ни один ксендз после этого не сделает заказ такому предприятию. Поэтому свое самоубийство я маскирую, все делаю для того, чтобы его сочли убийством с целью ограбления. Мой бумажник с деньгами и документами милиция найдет в мастерской за щитком электросчетчика. Там же спрятаны и часы.
Я кончаю жизнь самоубийством потому, что смертельно болен. У меня рак. Жить мне осталось несколько месяцев в тяжких мучениях. Я предпочел избежать этого. Прошу милицию извинить меня за причиненное беспокойство. Прошу также сохранить в тайне то, что узнаете из этого письма. О моем самоубийстве прошу никому не говорить, даже моей жене. В крайнем случае — Мечиславу Рушинскому, которого я как адвоката также обязываю хранить тайну. Заранее благодарю за выполнение моей просьбы.
Читать дальше