Стелла Чиркова - Счастье жить

— Таньк, хватит, а? С тобой всегда так — начнешь за здравие, кончишь за упокой.

— Я надеюсь, что ум у тебя проснется.

— И куда он проснется? Мне сорок лет скоро, Таньк, я старуха. Если бы мне было восемнадцать — я бы перебирала. А так остается хватать что есть. Или буду, как ты, одна коротать вечера.

Теперь нахмурилась Танька. Она уже пять лет жила одна и надеялась, что встретит того самого принца, которого проглядела в юности, увлеченная хулиганистым симпатичным парнишкой с ямочками на щеках и родинкой на верхней губе. Эти ямочки и эта родинка сразили Таньку наповал то ли в восьмом, то ли в девятом классе, а к одиннадцатому ее избранник, уже успевший стать первым мужчиной и наобещать золотые горы, впервые сел за грабеж. Танька лила слезы, отец трясущимися руками доставал из брюк ремень, мать пила корвалол ложками, а веселый Вовка писал ей из колонии для малолеток нежные письма, обещал жениться, остепениться и заработать много денег.

Вовка вернулся, почти силой забрал Таньку от родителей, быстро сделал ей ребенка и снова сел — снова за грабеж. В пьяном виде его тянуло «куражиться», а лучшего куража, чем ограбление магазинов, Вовка не знал. Мать заставила Таньку сделать аборт — а остальные семь Танька сделала сама, уже понимая, что в отцы Вовка не годится. Потом его убили в какой-то драке на зоне — видимо, он и там пытался показать свой особенный кураж — Вовка был вспыльчив с детства, сразу кидался с кулаками.

Таньке было тридцать лет, и весь город знал про них с Вовкой и даже про ее аборты, наверное, тоже знал. Выбирать не приходилось — она вышла замуж за вдовца с двумя дочерьми — он часто покупал продукты в магазине, где она работала продавцом колбасного отдела. Если у Вовки веселья и того самого куража хватало на двоих, вдовца природа обделила — может быть, его доля досталась Вовке. Вдовец в свои тридцать пять казался Таньке глубоким стариком, от него даже пахло смесью ладана и мышей. В постели она скучала, а вне постели просто вешалась от тоски. Тем не менее жили неплохо — она привыкла к девчонкам, младшая, трехлетняя, даже стала звать ее мамой. Закрутилась по хозяйству — прибегала с работы и мыла, стирала, гладила, варила, — чувствовала себя нужной, вдовец после смерти жены запустил и себя, и детей. По имени она его никогда не называла — и даже, обсуждая дела с Марией, говорила — мой вдовец. Это был диагноз. Исчерпывающий приговор.

Тем не менее, когда вдовец ушел от нее, она рыдала не меньше, чем по Вовке. Казалось, что ее оскорбили и предали смертельно — и боль порвет душу пополам. Танька лежала на кровати и выла, а Мария прыгала вокруг нее, совала какую-то еду и уговаривала не изводить себя.

Танька не могла забеременеть — возможно, сказались те самые аборты, а вдовец хотел сына. Его повысили в должности, в доме прибавилось денег, и он возжелал наследника. Танька старалась — не получилось, тогда вдовец нашел ту, у которой получилось. Вроде бы закономерно. Но почему-то обидно до острых слез, от которых в груди становилось сухо, а виски сжимало стальным горячим обручем.

С тех пор Танька жила одна, постепенно расплылась, выбросила банки с кремами, перестала носить нарядное белье и окончательно превратилась в очередную золушку, так и состарившуюся, но не дождавшуюся принца. С Марией они вечно ругались, сочувствовали друг другу и удивлялись — как можно вот так — одной, и как можно вот так — с кем попало. На самом деле временами Мария завидовала Таньке, а Танька Марии. Наверное, поэтому их дружба продолжалась много лет.

— Ладно, извини, не буду. — Мария дотронулась до Танькиного плеча.

— Я сама напросилась, — пошла на попятную Танька.

— Так что с девчонкой делать?

— В любом случае возьми ее. Она наверняка быстро кому-то растреплет, почему сбежала из Москвы и зачем так рвалась работать официанткой. Такие вещи в секрете не удержишь.

— И что?

— Да ничего. Как только ты узнаешь, почему она так сделала, сможешь решить, что дальше. Если у нее какая-нибудь несчастная любовь-морковь или дурь в одном месте заиграла — оставишь, если криминал какой-нибудь — возьмешь да уволишь.

— И то верно.

Мария возвращалась домой абсолютно спокойная. Даже сама себе удивилась — сколько значения придала обычной молоденькой глупышке. Вот так, наверное, и превращаются в старых занудных бабок, которые целыми днями сидят на лавочке и обсуждают всех вокруг, не имея собственной жизни.

Сережа ночевать не пришел. Года три назад Мария не нашла бы себе места — обзвонила бы всех знакомых, бегала по улицам, искала в барах, позвонила бы в милицию, но теперь она привыкла, поэтому не спеша разделась, натерла лицо, шею и грудь кремом, поставила будильник с получасовым запасом (чтобы успеть сделать маску и уложить волосы) и спокойно заснула.