Клод Изнер - Три невероятных детектива (сборник)

— Несомненно, — буркнул Виктор, ища носки.

— Так решено, ты едешь? Потом мне надо будет заехать к Вьолэ за рисовой пудрой «Царица», и еще…

С тяжелым вздохом Виктор поплелся в туалет. Налив воды из кувшина в миску, он намазал лицо мыльным кремом и, глядя на себя в овальное зеркало, приступил к бритью. Дверь была открыта, и в зеркало он заметил, как Одетта опустилась на оттоманку за раскидистым пальмовым деревом в широком фарфоровом горшке. Она раскрыла газету и перелистывала страницы, не читая.

— Я довольна, что сняла на лето большую виллу на море, в Ульгате. Самое время уехать из Парижа, все модницы так поступают. Мадам Азам предлагает свои корсеты для верховой езды и лаун-тенниса, я заказала три, а еще зонтик, обшитый кружевами, с рукояткой из слоновой кости. Ты скоро ко мне приедешь?

— А муж?

— Ты прекрасно знаешь, утенок, Арман в Панаме, и раньше сентября он не вернется. Все канал да канал. Я в его делах ничего не понимаю, но он пишет, что у него проблемы, да это и к лучшему. Если ты не приедешь, я умру от скуки. Ну что, ты спасешь меня, утеночек?

— Наверняка дыра дырой, — произнес он тихо, проведя лезвием по намыленной щеке.

Одетта сложила газету, собралась было бросить ее на круглый столик, но ее привлекло какое-то сообщение на первой полосе.

— Ну, скажу тебе, это уже чересчур… Сам послушай: «Вчера после обеда, на эспланаде Инвалидов, американский натуралист скончался от…» Натуралист… Это как Эмиль Золя, утеночек?

— Эмиль Золя умер? — вскричал Виктор, как раз в это время бодро вытиравший щеки полотенцем.

— Ты меня не слушаешь. Как ты можешь носить такие ужасные рубашки?! У тебя вид уличного мазилы!

Довольный этим замечанием, сразу сблизившим его с Таша, Виктор тем не менее скорчил обиженную гримаску. Закутавшись в редингот, он схватил портсигар и зажигалку и вышел на балкон, полукругом опоясывавший квартиру и нависавший над бульваром Оссман. Из-под моря зелени, венчавшей деревья, выступали уходившие далеко вперед крыши меблирашек, косые и серые, с красными каминными трубами; они напоминали диковинный корабль, который вот-вот взлетит. Уличный гам смешивался с нескончаемой трескотней Одетты. Фиакры тряслись по деревянной мостовой, уличных кафешек было так много, что места на тротуарах почти не оставалось, бродячие торговцы протяжно завывали: «Лужу, паяю, точу — вжик-вжик… Вставляю битые стекла… Позабавьтесь, дамы, у меня для вас диковинка… А вот лук за восемь су… Бродячих собак подстригает и сам их презлобно пугает!» А Одетта тем временем трещала о зеленой сюре, драпированных платках, об антефелическом молочке, абажурах в форме стеклянных шаров с накидками из кукурузной марли, обшитыми бисером, о сумочке «Франсильон» для театра, в которую могут уместиться и лорнет и веер…

С гудящей головой Виктор раздавил окурок и втянул голову в плечи.

— Мне надо идти, — сказал он.

Разочарованная Одетта рассеянно поглядела на разбросанную вокруг одежду и каталоги.

— А как же примерка? Ты меня больше не любишь, утеночек?! — простонала она, бросаясь в объятия Виктора.

Он чмокнул ее в висок.

— Люблю, малышка, сама знаешь, люблю!

— Обещай, что проводишь меня на вокзал! Я заеду за тобой в книжную лавку.

— Клянусь! — ответил он, мягко высвобождаясь и выскальзывая в коридор.

Он заговорщицки подмигнул Денизе, юной бретонке с грустными глазами, недавно приехавшей из родного Кимпера и теперь безвылазно сидевшей на крохотной кухне в ожидании очередного каприза раздражительной хозяйки.

А надувшая было губки Одетта довольно скоро утешилась мыслью пойти после завтрака в «Королеву пчел» и купить там флакончик омолаживающей воды и крем Фарнезе.

Легкий ветерок был скорее апрельским, чем июньским. Виктор прогулялся до улицы Риволи. Накануне, прежде чем пойти к Одетте, он предупредил Кэндзи, что вернется в магазин на следующий день после обеда. Он чувствовал себя отпускником и тем охотнее наслаждался свободой, что вокруг вовсю кипела жизнь. У выхода из пошивочных мастерских на улицах де ля Пэ и Сент-Оноре теснились под аркадами подмастерья, вышедшие на штурм дешевых кухмистерских и молочных кафе. Те, кому не повезло, завтракали прямо на улице, и к ним поближе, словно на приступ, слетались тучи воробьев. Шарманка наяривала кадриль «Орфей в аду». Дети в шотландских юбочках гоняли мячик, который Виктор остановил ногой. Уличные продавцы газет, держа подмышкой бумажные кипы, орали благим матом: