Роман Добрый - Иван Путилин и Клуб червонных валетов (сборник)

– Ого! У этого господина столько денег?

– Он получил от меня половину выигрыша: я ведь играл ва-банк на его счастье.

И началось!

С замиранием сердца следил я за борьбой двух «мастеров», двух гениальных артистов.

«Граф» не спускал глаз, в которых светилось нескрываемое бешенство, с Путилина и Статковского.

Статковский бил «польского магната» каждый раз. Лицо того становилось все страшнее и, наконец, яростный вопль прокатился по игорным залам мельницы:

– A-а, шулера?! Так вот же тебе, мерзавец!

Прежде чем я успел опомниться, «граф»

Прженецкий выхватил револьвер и выстрелил в Путилина.

Путилин предвидел возможность этого и отшатнулся. Пуля пролетала мимо виска и ударилась в картину.

Быстрее молнии он бросился с револьвером на знаменитого шулера и сильным ударом свалил его на пол.

– Берите его, берите Прженецкого! – громовым голосом загремел он.

Началась невообразимая паника. Все игроки, испуганные, с перекошенными лицами, бежали к нашему столу. С дамами сделались обмороки, истерики.

– Что такое? Что случилось?

– Защитите меня! – кричал великий шулер. – Этот человек и его приятели – шулера! Они обыграли меня!

Публика стала наступать на нас.

«A-а, так вот оно что… Бить их!»

– Назад! – крикнул Путилин. – Позвольте представиться: я не шулер, а начальник Санкт-Петербургской сыскной полиции Путилин.

Все замерли, застыли. Старый еврей и Прженецкий стояли с перекошенными от ужаса лицами.

– Путилин?!

– К вашим услугам, господа. Не делайте попытки бежать, дом оцеплен. Да вот – не угодно ли.

В залу входил отряд сыскной и наружной полиции.

– Ну-с, Прженецкий и Гилевич, вы остроумно сделали, что доставили мне в сыскное ваш страшный подарок – труп застрелившегося в вашем вертепе Грушницкого. Я вам, по крайней мере, отплатил визитом. А хорошо я играл, Прженецкий?

– Дьявол! – прохрипел тот в бессильной ярости.

Начался повальный осмотр всей мельницы и опрос всех присутствующих.

– Колечки снимете, граф Конрад Тышкевич, их надо отдать вдове того несчастного, которого вы гнусно довели до самоубийства, – сказал Путилин.

Так погибла знаменитая мельница в Гусевом переулке. Выигранные деньги благородный Путилин вручил вдове, г-же Грушницкой. Он спас ее с дочерью не только от нищеты, но и от позора: из шестидесяти девяти тысяч она внесла тридцать, растраченные ее мужем, как опекуном Юлии Вышеславцевой.

Как благодарила Грушницкая этого удивительного человека!

Судьба забросила Путилина в имение его дальних родственников, X., в Н-й губернии.

Я настойчиво советовал моему талантливейшему другу несколько отдохнуть после его непрерывных трудов.

– Друг мой, не будет ли это роскошью? – улыбался Путилин.

– Ты считаешь, Иван Дмитриевич, отдых роскошью?

– Что поделаешь… Я, как тебе известно, не принадлежу самому себе.

– Но ты рискуешь не принадлежать никому, кроме Нирване, если будешь так форсить своим здоровьем. Не лучше ли немного отдохнуть, собраться с силами?

Он внял моим увещаниям, и мы очутились в имении X.

– Веди растительную жизнь. Пей молоко, собирай грибы, а главное – не думай!

Путилин усмехнулся.

– Так-таки ни о чем?

– Ни о чем. Я знаю, дорогой Иван Дмитриевич, твою непоседливость, ты и в мирно шумящих соснах готов видеть следы страшных преступлений.

– А ты, доктор, вполне убежден, что здесь, в этих окрестных поместьях, все благополучно?

– Да ни о каких разбоях не слышно. Вообще, ты можешь, мой знаменитый друг, хоть на короткое время забыть свою знаменитую «кривую»?

– «Знаменитый» и «знаменитую»… Гм… гм, – усмехнулся Путилин. – Ты говоришь это так уверенно…

Кормили нас как на убой. Цыплята, молодые двухнедельные барашки, жирные «полотки», всевозможные соления, варения, настойки.

– Скучно, – сказал мне как-то великий сыщик.

– Почему? Посмотри, как дивно хорошо кругом. В огороде чудесный запах овощей: как пахнет укроп; какая завязь огурцов; как алеют и синеют головки мака. Какая красота разлита во всем, повсюду!

– А кто знает, доктор, может быть, в этой благодатной природе кто-нибудь плачет, тоскует.

Мысль моя о мозговом переутомлении Путилина получила реальную окраску.

«Ну разумеется, он – переутомился. Ему во всем чудятся ужасы преступлений, злодейств».

На пятый или шестой день нашего пребывания в имении Зеленые лужки, принадлежащем X., Путилин обратился ко мне: