Танит Ли - Величайшая загадка в мире

— Боже милостивый! — воскликнул я.

Холмс по-прежнему стоял у окна.

— Похоже, она сильно полагается на мое мнение. Хочет, чтобы я решил ее судьбу, узнав ситуацию только со слов.

— Она? Да, правильно, дама. Элеонор Кастон, — прочел я подпись.

Текст был грамотный, почерк твердый, бумага добротная.

— Что скажете, Ватсон? — как всегда, спросил Холмс.

Я поделился своим мнением и добавил:

— По-моему, она молода, хотя и не юная.

— Неужели? Почему вы так думаете?

— Почерк полностью сформировавшийся, но не застывший, как бывает у пожилых. Она предельно вежлива, но чувствуется, что привыкла добиваться своего. С другой стороны, явно слышала о вас и склонна доверять. Мудрость вкупе со смелостью. Не сомневаюсь, что писала молодая женщина.

— Ватсон, я восхищен!

— Значит, сейчас в гостиную войдет леди преклонных лет, — предположил я (что-то не понравилось мне его восхищение).

— Вряд ли. Миссис Хадсон мельком ее видела. Прошу вас, продолжайте.

— Это все. Разве что в свое время я пользовался такой же писчей бумагой. Качественная, и только.

— Очевидны два факта, — начал Холмс, склоняясь над письмом. — На правой руке у дамы чересчур большое кольцо: оно соскользнуло и испачкалось в чернилах. Следы здесь и здесь, видите? Еще она, в отличие от большинства женщин, не пользуется духами.

— Верно, не пользуется, — проговорил я, понюхав лист.

— Поэтому, мой дорогой Ватсон, вы сперва и решили, что письмо от мужчины. Легкий цветочный аромат — частый спутник наших расследований. К тому же почерк, хоть и сформировавшийся, немного похож на мужской.

В передней зазвонил колокольчик.

— А вот и она!

Вскоре в гостиную вошла Элеонор Кастон.

Высокая, стройная, она двигалась с необыкновенной грацией. На ней был бежевый костюм, отделанный куницей, и шляпка из того же меха. Кожа чистая, белая, глаза темно-серые и выразительные. Однако главным своим украшением Элеонор наверняка считала волосы — роскошные, сияющие, цвета красного дерева. Леди сняла перчатки, и я с удивлением заметил, что, вопреки предсказанию Холмса, на руках нет колец.

Несмотря на обворожительную внешность, она вряд ли привыкла к мужскому вниманию. Менее чем через пять минут я понял, что ее лицо постоянно меняется. Элеонор казалась то миленькой, то невзрачной, то ослепительно красивой, причем метаморфозы занимали считаные мгновения. У меня аж дух захватывало.

— Мистер Холмс, доктор Ватсон, спасибо, что согласились меня принять. Ваше время на вес золота.

Холмс уселся напротив гостьи.

— Оно для всех на вес золота, а вы, мисс Кастон, явно беспокоитесь за свое.

До этого момента гостья почти не смотрела на Холмса, но сейчас бросила на него взгляд и побледнела.

— Прошу меня извинить, — пролепетала она, потупившись. — Как вы догадались, для меня это вопрос жизни и смерти.

Не сводя глаз с мисс Кастон, Холмс подал мне знак, и я налил воды. Гостья поблагодарила, пригубила и отодвинула стакан.

— Творчество доктора Ватсона позволило мне следить за многими вашими расследованиями, мистер Холмс.

— Да-да, понятно, — отозвался тот.

— Удивительно, но теперь мне кажется, что мы знакомы и я могу говорить откровенно.

— Так говорите, мисс Кастон!

— Моя жизнь богата событиями. Работа в чужих библиотеках меня вполне устраивала, хотя и оплачивалась не очень хорошо. Этим летом неожиданно пришло извещение, что я унаследовала дом и огромную по моим меркам денежную сумму. Отныне можно не работать на других, а посвятить себя науке, книгам, музыке — при мысли об этом счастье казалось безоблачным. Видите ли, около года назад умерла моя дальняя родственница, которую я почти не знала. Кроме меня, родных у нее не было, и все имущество досталось мне. Вы наверняка заметили, что я не в трауре. Но ведь я почти ее не знала, а лицемерить не люблю. Так или иначе, вскоре я перебралась в Чизлхерст, в большой дом. При доме угодья, сплошные поля и леса. Думаю, вы представляете мою радость. — Элеонор сделала паузу.

— А потом? — спросил Холмс.

— Пришла осень, а вместе с ней перемены. Прислуга до сих пор казалась любезной и расторопной, но вдруг ее как подменили. Люси, горничная, покинула меня. Заливаясь слезами, она твердила, что ей нравится работать, но ушла под предлогом болезни матери.

— Мисс Кастон, откуда такая уверенность, что она это выдумала?

— Уверенности, мистер Холмс, не было. Но я решила, что ей, как и мне, одиноко вдали от родных и близких.

В следующий миг Элеонор резко подняла голову, серые глаза вспыхнули, и я понял: она впрямь очень красива и наверняка отважна. Вопреки самообладанию, чувствовалось, что в обществе Холмса ей неуютно. В мою сторону она поворачивалась куда чаще. Впрочем, разве это редкость? Элеонор, по ее собственному признанию, читала мои отчеты; следовательно, она представляет, как Холмс относится к женщинам.