Энтони Берджесс - Смерть под музыку

— Инспектор, ситуация весьма непростая, — отметил Холмс. — Совершено два убийства, мотив первого объясняется вторым, но мотив второго пока абсолютно неясен. Успеха вам в расследовании!

— Вы не станете нам помогать, мистер Холмс? — осведомился смышленый молодой инспектор.

Холмс покачал головой.

— Я, как всегда, лукавлю, мой дорогой Ватсон, — признался Холмс в кебе, увозившем нас на Бейкер-стрит. — Это дело интересует меня, и даже очень. Стэнли Хопкинс, Стэнли Хопкинс… — задумчиво проговорил он. — Фамилия как у моего бывшего преподавателя. Сразу вспоминается юность в Стоунихерсте, где греческому меня учил молодой священник с умом дивной остроты. Звали его Джерард Мэнли Хопкинс. — Шерлок ухмыльнулся. — В бытность грибом-навозником [1] Т. е. зеленым новичком. — Прим. ред. я то и дело получал от него на орехи. Нет, из молодых ворон [2] Т. е. преподавателей-иезуитов, носивших черную одежду. — Прим. ред. он был самым нормальным — делился кричащим пирогом [3] Дешевый фруктовый пирог с очень редко расположенными ягодами — им надо было «докричаться» друг до друга. — Прим. ред. на агоре, [4] Парк на территории иезуитского колледжа Стоунихерст, излюбленное место для студенческих дискуссий. — Прим. ред. в отличие от своих коллег, брюзгливых джебби, [5] Жаргонное прозвище иезуитов. — Прим. ред. к нам на олифе [6] Т. е. в обуви с подошвами, пропитанными горячей олифой, чтобы не скрипели. — Прим. ред . не подкрадывался.

— Ну и жаргон у вас, Холмс! Я ни слова не понял.

— Лучшие дни моей жизни! — мрачновато вздохнул он.

За ранним ужином, состоявшим из холодного омара и куриного салата, которые мы запивали белым охлажденным бургундским превосходного качества, Холмс проявил живейший интерес к убийству иностранного подданного на английской земле, точнее в лондонском концертном зале. Он протянул мне якобы королевское послание и спросил мое мнение. Я тщательно изучил записку.

— По-моему, все в полном порядке. Протокол соблюден, формулировка обычная. Но администратора и его подчиненных обманули. Следовательно, кто-то украл бумагу с вензелями принца.

— Превосходно, Ватсон! А теперь сделайте милость, взгляните на дату.

— Дата сегодняшняя.

— Верно, однако цифра семь написана не совсем привычным способом.

— Ах да, вижу. Мы, англичане, поперечную черту на семерке не ставим. Это континентальная семерка.

— Именно! Записку написал француз, итальянец или, скорее всего, испанец, имеющий доступ к письменным принадлежностям его высочества. Сам язык и формулировка, которую вы отметили, безупречны, а вот подпись не английская — здесь мошенник допустил оплошность. Писчую бумагу мог раздобыть человек влиятельный и вхожий в покои его высочества или достаточно бессовестный, чтобы украсть у него чистый лист с вензелями. Способ написания буквы «Е» в подписи говорит об испанском следе. Разумеется, все может быть иначе, но я уже почти не сомневаюсь: убийца — испанец.

— Горячая кровь заставила испанского супруга мстить без страха и упрека, — предположил я.

— По-моему, мотив здесь не бытовой. Вы заметили, как я расстегнул воротник убитого, и с бесцеремонностью профессионала указали, что все напрасно. Увы, Ватсон, вы не поняли мой замысел. — Холмс уже раскурил трубку, а теперь взял карандаш и нарисовал на скатерти непонятный знак. — Когда-нибудь видели такое? — спросил он, выпустив колечко дыма.

Я уставился на его каракули. Больше всего это походило на примитивное изображение птицы с расправленными крыльями, сидящей на вертикальных палках-штрихах, отдаленно напоминающих гнездо. Я покачал головой.

— Ватсон, это феникс, поглощенный пламенем и возрождающийся из пепла, а еще символ каталонских сепаратистов. Они республиканцы, анархисты и ненавидят централизованный контроль кастильской монархии. Этот символ вытатуирован рядом с шейным позвонком убитого. Очевидно, он был активным членом тайной группировки.

— Почему вы стали его искать? — полюбопытствовал я.

— В Танжере я случайно познакомился с испанцем, который яростно поносил монархию, изгнавшую его с родины. Вытирая пот, он без утайки показал мне точно такую же татуировку на груди.

— Хотите сказать, он был без одежды? — удивился я. — Или, как говорят французы, en deshabille?

— Ватсон, дело было в опиумной курильне Касбы, — спокойно ответил Холмс. — Там правила этикета не действуют. Тот испанец упомянул, что чаще символ верности Каталонской республике наносят в области шеи, но он выбрал грудь, дабы видеть его почаще и помнить значение. С тех пор как объявили о визите юного испанского короля, я гадал, не просочились ли в Лондон каталонские сепаратисты. Потому и осмотрел шею убитого, надеясь узнать о его политической принадлежности.