Жорж Сименон - Терпение Мегрэ

Он тащил своего плотного спутника в бистро «У овернца», где завсегдатаи уже обедали.

— Две большие кружки!

— Ну как, Мегрэ, вы в этом разберетесь? — спросил судебный следователь. — Кажется, в подвале нашли современные инструменты для гранения бриллиантов. Вы это предвидели?

— Вот уже двадцать лет я ищу владельца этих инструментов.

— Вы говорите серьезно?

— Вполне. Владелец — это фигура. Все остальные — пешки. Я знал их ходы. За ваше здоровье!

Он медленно опустил свою кружку, поставил на оцинкованный прилавок.

— Повторите!

Потом, все с тем же жестким выражением лица, сказал:

— Я должен был понять это уже со вчерашнего дня.

Почему я не вспомнил об этой истории в Дуэ? Я рассылал своих людей во всех направлениях, кроме правильного, а когда наконец додумался, было уже поздно…

— Что вы теперь будете делать?

— Барийар уже в камере предварительного заключения.

— Вы его допросили?

— Нет. Еще рано. Прежде следует допросить кое-кого другого.

Через витрину он смотрел на дом напротив, особенно на окна пятого этажа.

— Алину Бош?

— Да.

— У нее в квартире?

— Да.

— Быть может, ее больше испугает допрос в вашем кабинете?

— Она нигде не пугается.

— Вы думаете, она может признаться?

Мегрэ пожал плечами, поколебался, не спросить ли третью кружку, решил, что не стоит, протянул руку славному маленькому следователю, который смотрел на него с восхищением и с некоторой тревогой.

— До скорого! Я буду держать вас в курсе дела.

— Я, вероятно, пообедаю здесь, а когда они там, напротив, закончат, вернусь во Дворец правосудия. — Следователь не посмел добавить: «Ну, ни пуха ни пера!»

Мегрэ, чувствуя тяжесть в плечах, пересекал улицу, по-прежнему глядя на окно пятого этажа. Ему дали дорогу, и только один репортер успел сфотографировать комиссара, напористо идущего вперед.

Мегрэ громко постучал в дверь квартиры, которая прежде принадлежала Манюэлю Пальмари, и ему открыл дверь инспектор Жанен.

Мегрэ едва взглянул на него.

— Никто не пользовался телефоном?

— Звонил только я, шеф, чтобы сказать жене…

— Ты завтракал?

— Нет еще.

— Где она?

— На кухне.

Мегрэ стремительно вошел в кухню. Алина курила сигарету — перед ней стояла тарелка с яичницей. Как эта женщина сегодня была не похожа на кокетливую Алину, настоящую мадам, которая так следила за своей внешностью!

На ней был только старый голубой халат, тонкий шелк которого прилип к телу. Ее черные волосы не были причесаны, на лице никакой косметики. Она не приняла ванны, и от нее исходил терпкий запах пота.

Уже не первый раз Мегрэ констатировал это. Он знал многих женщин, кокетливых и ухоженных, которые после смерти мужа или любовника так опускались.

Вдруг менялись их вкусы, их поведение. Они начинали одеваться более ярко, говорить вульгарным тоном, употреблять выражения, которые так старались забыть, их природные качества снова всплывали на поверхность.

— Пойдем!

Она достаточно хорошо знала комиссара, чтобы понять: на этот раз дело принимает серьезный оборот. И все-таки она неторопливо поднялась, раздавила сигарету в жирной тарелке, положила пачку в карман халата и подошла к холодильнику.

— Хотите пить?

— Нет.

Она не настаивала, достала для себя бутылку коньяка и стакан в буфете.

— Куда вы меня ведете?

— Пойдем, с коньяком или без него.

Он заставил ее пойти через гостиную и довольно грубо втолкнул в кабинет Пальмари, где инвалидное кресло еще напоминало о старом вожаке.

— Садись или стой, как тебе угодно, — проворчал комиссар, снимая пиджак и нащупывая трубку в кармане.

— Что случилось?

— Случилось то, что все кончено. Пора подводить итоги. Ты это понимаешь, да?

Она села на жесткий диван, скрестив ноги, и дрожащей рукой пыталась зажечь сигарету. по Комиссар присутствовал при своего рода крушении.

Он знал ее уверенной в себе, зачастую высокомерной, часто зло насмехавшейся над ним.

Сейчас она напоминала загнанное животное, ушедшее в себя, испуганное и полное тревоги.

Мегрэ крутился на кресле, вертел его в разные стороны и, в конце концов, принял ту позу, в которой часто видел Пальмари.

— Он прожил здесь три года пленником этого механизма.

Мегрэ говорил как бы сам с собой, его руки нащупывали рычаги управления, которые он поворачивал то вправо, то влево.

— У него оставалась только ты, чтобы общаться с внешним миром.

Она отвернулась, взволнованная тем, что видит человека такой же комплекции, как Манюэль, в его кресле.