Эстель Монбрен - Убийство в музее Колетт

— Вижу, вы обо всем подумали, Кусто. А как называется городок?

— Сен-Совер.

Министр сдвинул брови:

— Сен-Совер-ан-Пюизе? Родина Колетт? Существует ли шанс, что какое-нибудь общество друзей писательницы не завладеет этим, как вы сказали, нейтральным местечком, чтобы превратить его в место паломничества? В литературный уголок? А это грозит неприятностями нашей… нашей знакомой.

— Я подумал и об этом, господин министр, — поспешил заверить Кусто. — Но родной дом Колетт был продан частному лицу, и в нем нет никакого музея, способного привлечь туристов. Имеется лишь смутный проект реставрации замка, который никогда не осуществится. Поверьте, Сен-Совер — всего лишь ничем не примечательный бургундский городишко.

— Будем надеяться, что он таким и останется, — несколько раздраженно заключил министр. — В конце концов, пусть культурой всегда руководит Можис, тогда я буду спокоен.

Беседа закончилась, и секретарь тихо удалился.

Оставшись один, министр подошел к секретеру из розового дерева с прожилками черного, нажал потайную кнопку и достал альбом с фотографиями. Затем вынул из-под листа, обработанного серной кислотой, фото светящейся радостью супружеской пары. Молодая, очень стройная женщина, будто смущенная своим новым долгом по отношению к республике, опиралась на руку воспитанника Сен-Сирского военного училища, на губах которого играла ободряющая улыбка, предназначенная блестящему будущему, открывающемуся перед ними. Он порвал фотографию на мелкие кусочки, то же самое проделав с клише, показывающим его на церемонии крещения рядом с Жанной Бонне.

— Очень жаль, Анри… Это все, что я могу для тебя сделать, — пробормотал он.

Ведя многие годы жизнь штатского, министр вспомнил, как они, новички, терпели насмешки старшекурсников, когда поступили в Сен-Сир, вспомнил о розыгрышах, барахтанье в грязной реке. И о своем горе, когда телеграммой его известили о смерти друга, выполнявшего секретное задание. Самолет, на котором он летел, непонятным образом взорвался после вылета из Бухареста. С тех пор минуло уже три года…

— Очень жаль, — повторил он, ставя рюмку на столик с выгнутыми ножками в стиле ампир.

Знал он и то, что единственный способ спасти двух детей полковника Бонне — это отделить их от матери. Они, конечно, могли бы вырасти в родительской квартире, выходившей на сад Пале-Руайяль. Но в безопасности они будут лишь в провинции. Там они выживут.

Жанна Бонне тоже.

В Сен-Совере.

Понедельник, 9 июня

За четверть века Сен-Совер нисколько не изменился, и дома все так же каскадом спускались от замка. Было заметно, что Антуан Девриль явно не из этих краев. Высокий, поджарый, в итальянской тройке и в галстуке, сидя в машине Мадлен Дюжарден, он не скрывал своего удивления при виде большого количества зажиточных домов в считавшейся бедной Бургундии. Равнодушным взглядом он скользнул по родному дому Колетт, когда машина замедлила ход рядом; не взволновало его и покосившееся крыльцо, на котором Сидо поджидала возвращения своей дочери, ни даже очаровательный сад напротив, где она из последних сил помогала разродиться своей старшенькой. Но он чуть вздрогнул, увидя огромные ворота и поразившись хитроумной системе запоров материнской крепости…

— Так чем же все-таки интересуется университет? — бурчала бывшая учительница за рулем старенького «рено», возмущенная тем, что можно галопом проноситься по городку великой писательницы.

Известная как знаток мест пребывания Колетт, она впервые засомневалась в эффективности своей деятельности и почти сожалела, что согласилась удовлетворить нелепое желание этого молодого лектора, даже не захотевшего посидеть у пруда Безумия. Не был ли он сам безумцем?

А молодой человек просто-напросто спешил. Он не мог ждать коллективного паломничества по тропинкам Колетт, предусмотренного для всех ее поклонников; подобная прогулка во главе с Мадлен Дюжарден должна стать приложением к семинару на тему «Зарождение Клодины», который соберет в Сен-Совере в конце этой весны всех известных колеттоведов.

Антуану Деврилю представлялся хороший шанс превратить семинар в трамплин для создания своей блестящей карьеры. После последней университетской реформы молодые честолюбцы, только что окончившие высшие школы, могли рассчитывать — при условии защиты диссертации за два года — на хорошие должности, обойдя тем самым засидевшихся конкурентов, претендовать на прочное положение, подкрепленное гарантированными публикациями своих работ.