Вольфрам Флейшгауэр - Книга, в которой исчез мир

— Когда это случилось?

— Весной, в мае.

— Что было потом?

— С каждым днем ему становилось все тяжелее дышать. Все было как у дочери. Он медленно задыхался, хотя временами наступали улучшения.

Внезапно Николай снова представил себе ту картину, какую он увидел в библиотеке. Мертвец в кресле, странное положение его тела, ожог на голени. Николаю пришла в голову одна мысль.

— Вы знаете, на каком боку он спал? — поинтересовался врач.

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Хотя этого, конечно, не может быть… — задумчиво произнес Николай.

— Чего не могло быть? — нетерпеливо воскликнул аптекарь.

— Его положение… я хочу сказать, вы помните, в каком положении мы его нашли? Там, в кресле у камина.

— Конечно, помню.

— Давайте еще раз его так положим.

— Но…

— Прошу вас. Вы сейчас сами все увидите. Помогите мне. Подложим подушку и уложим его как нужно.

Трупное окоченение стало заметно слабее, но аптекарю и Николаю потребовалась пара минут на то, чтобы поднять покойника и усадить его в том положении, в каком он пробыл несколько часов в кресле, прежде чем его нашли. Свечи отбрасывали неяркий свет на пепельно-серую кожу мертвого графа. Николай оглядел комнату, быстро направился к камину и вернулся с горстью золы. Он растер золу указательным пальцем по ладони и принялся рисовать свой диагноз на животе покойника.

— …до этого уровня доходит жидкость в правом легком, не так ли?

Он рисовал очертания органов на восковой коже.

— По логике вещей, Альдорф должен был лежать на правом боку, потому что… смотрите! В таком положении отяжелевшее легкое давит прямо на сердце. Вы это видите?

Циннлехнер кивнул. Все это действительно было очень странно.

— Здесь, внизу, находится другое уплотнение, природу которого мы не в состоянии объяснить. — Николай нарисовал контуры выпота на коже нижней части туловища покойника. То, что они увидели, заставило обоих онеметь. Какая же ужасная тяжесть давила на сердце этого несчастного! С правой стороны удушьем грозило правое легкое, а слева сердце сдавливал словно специально созданный для этого абсцесс. Не надо было иметь большого воображения, чтобы представить себе, как умирающий метался в кресле, раздираемый приступами удушья и безумной болью в сердце. Он не мог унять одну боль без того, чтобы усилить другую. Смерть подступала с обеих сторон. Не стоит удивляться тому, что этот человек решил положить конец своим страданиям. Но чем были вызваны эти страдания?

Циннлехнер заговорил первым:

— Великий Боже! Граф лежал на левом боку. Он сам себя задушил.

Даже в смерти это тело не обрело равновесия. Несколько мгновений аптекарь и врач молчали, созерцая покойного. Не оставалось никаких сомнений. Этот человек задохнулся, об этом говорил синюшный оттенок щек, языка и ногтей.

— Он принял яд, но слишком поздно, — сказал Николай. — Посмотрите на ожог. Он не вынес мучительного ожидания смерти.

Циннлехнер в ответ только покачал головой:

— Это невозможно. Ни один человек не способен задушить сам себя.

— Но это единственное объяснение, — возразил Николай. — Смотрите, он сам оставил нам документальное свидетельство того, насколько невыносимо медленно действовал яд. Боль, должно быть, стала настолько ужасной, что он приложил к голени тлеющую головню, чтобы узнать, сколько времени еще ему придется ждать.

Аптекарь недоверчиво вскинул брови.

— Но что же это была за болезнь?

В ответ Николай только пожал плечами.

— Вероятно, это была гнойная язва, абсцесс или злокачественное перерождение.

На некоторое время он задумался, потом спросил:

— Что случилось с дочерью Альдорфа? Вы говорили, что она тоже задохнулась, не так ли?

—Да.

— Вы присутствовали при ее смерти?

— Нет.

— Был ли при ней кто-нибудь?

— Только ее отец.

— А где находилась его жена?

— В то время она была уже очень тяжело больна. Я говорил вам об этом. Смерть Максимилиана погрузила мать и дочь в глубокую меланхолию. Это было ужасно. Но Альдорф никого не допускал к ним.

Николай поднялся и подошел к окну. Снегопад прекратился, ветер стих. Далеко внизу виднелись контуры заснеженных могил маленького кладбища. Николай услышал, как за его спиной Циннлехнер прикрыл саваном тело умершего. Металлический щелчок означал, что аптекарь привел в действие тайный механизм двери. Николай повернулся и вслед за Циннлехнером поспешил из спальни.

Он плохо спал и рано проснулся. В кухне ему дали миску горячего молока с овсяными хлопьями. Николая преследовали воспоминания о событиях минувшей ночи. Он съел только половину предложенного ему завтрака и отставил миску в сторону.