Иван Любенко - Серый монах (сборник)

Дом фасадом выходил на улицу и имел четыре больших комнаты с высокими, в пять аршинов, потолками, пристройку для прислуги, подвал с ледником и деревянный каретный сарай. С кабинетом, через проходную дверь, соседствовала столовая – оттуда можно было пройти в гостиную и затем в спальню. Прямо на улицу выглядывало по одному большому венскому окну каждой из трех смежных комнат. Только кабинетное окно смотрело в безмолвный, уснувший зимний сад из высоких груш и старых тутовых деревьев.

Помещение для прислуги представляло собой небольшую пристройку, поделенную на две части с разным входом. В одной, совсем маленькой, жила горничная – двадцатипятилетняя Вероника Лошкарева, в другой истопник – пятидесятилетний Фрол Евсеевич Матюхов с еще моложавой и бойкой кухаркой Авдотьей. Последние три года они сожительствовали. Саженях в десяти от этого сооружения, за летней беседкой приютилась поленница с отведенным местом для колки дров.

Каждый занялся своим делом. Поляничко и следователь допрашивали приказчика, фотограф делал снимки, доктор извлекал из бездыханного тела нож, заместитель, действуя по циркуляру, собрал у прислуги паспорта и опрашивал горничную, кухарку, истопника и дворника. Только адвокат успевал присутствовать везде одновременно, и, кажется, это ему удавалось.

Горничная в это время рассказывала, что она собиралась с утра протереть пыль на книжных полках кабинета. Подошла, приоткрыла дверь и увидела, как этот молодой человек склонился над хозяином, чья рука безжизненно свисала к полу. Испугавшись, она закрыла дверь на ключ, выбежала на улицу, стала кричать и звать на помощь. К ней почти сразу подбежал истопник Фрол Евсеевич и кухарка. Как Вероника пояснила, Фрол с топором ринулся к двери кабинета, чтобы не дать злоумышленнику уйти.

По словам истопника, накануне вечером он, как обычно, затопил во всех трех смежных комнатах печи и хорошо разогрел в кабинете камин.

– Они, ваше благородие, беспокоились, чтобы утром я золу-то из камина убрал. Должен, говорит, мне человек важный визит нанесть, – немного волнуясь, вполголоса, теребя полы старого поношенного сюртука, изъяснялся Фрол. – Не люблю, говорит, когда в камине зола, она потом на книги садится. Я поутру дров наколол и думал в дом идти, слышу – кричит ктой-то, потом вот Верка, горничная, значит, вылетает и меня кличет, я с топором так и прибежал, быстрей к двери и давай стеречь его, окаянного, пока городовой не явился.

Допрошенная Авдотья рассказала, что рано-рано ушла на Нижний базар, что на Казанской площади, и принесла набитую продуктами корзину. Почти уже приготовила завтрак, чтобы подать к восьми, как требовал хозяин. А тут переполох. Еще добавила, что владелец дома жил бобылем и все же «до женского полу был особенно охоч».

Ключи от комнат хранились у горничной, но пользовались ими все по надобности.

Спустя час начавшее околевать тело, еще недавно бывшее антрепренером местного театра Яковом Модестовичем Веселухиным, с сопровождением, на больничной карете отбыло в морг.

– А нож, господа, зашел неглубоко, но до сердца достал, что и явилось причиной мгновенной смерти. Узкое и тонкое лезвие – штука опасная. Да-с, тут на нем надпись, по-моему, на итальянском: «Chela mia ferita sia mortale!», и узоры на костяной ручке с изображением головы. Что сие означает? – допытывался доктор.

– Это вот душегуб нам и расскажет. Да? Господин убивец? – ехидно спросил у не попадавшего от страха зуб на зуб Савелия полицейский чин. – Забирайте его и в тюремный замок, – поигрывая приготовленной малой ручной цепочкой, обращался главный сыскарь губернии к городовому второго участка. – Понарассказывал он тут мне азовских басен да сказок персидских. Пусть теперь судебный следователь твоей шахерезадой забавляется.

Тем временем Клим Пантелеевич бегло обследовал весь дом, но дольше всего задержался в кабинете. С любопытством рассматривал книги, потом зачем-то достал белоснежный платок и водил им по книжным полкам. После этого адвокат встал на колени, вынул из кармана пиджака складную лупу и с ее помощью что-то внимательно начал изучать в каминной нише; затем аккуратно, карманным пинцетом, извлек оттуда женскую шпильку и части обуглившегося, но еще не испепеленного документа – каждая величиной с серебряный императорский рубль, – после чего разложил эти кусочки на почтовую бумагу.

– Я попрошу, господа, купить немедленно в аптеке бутылочку глицерина, а у стекольщика надобно раздобыть два стекла, размерами с этот лист, – вежливо и одновременно настойчиво обратился к присутствующим присяжный поверенный окружного суда.