С. Нариманов: Белый якорь

Дроздов оделся в мундир гурка, взял его карабин и быстро пошел по образовавшимся от бараков уличкам. И вышел из территории концлагеря.

В 11 часов вечера прошла последняя проверка по баракам — все было в порядке…

Дроздов, выйдя из территории концлагеря по заранее условленному плану, быстро побежал к лесу…

У опушки стоял автомобиль.

Через минуту машина стремительно катила к городу.

Но кто не знает, что один поступок влечет за собой другой и часто более тяжкий по последствиям, чем первый.

Так было с нашим турком.

Чуть наступило утро, гурок вылез из занятого места, побежал к реке, скинул с себя лохмотья Дроздова, привязал к ним груз и бросил в воду.

А сам оделся в военную форму и спокойно направился к посту.

В 7 часов утра началась перекличка.

С каким-то остервенением комендант несколько раз выкрикивал фамилию Дроздова, коверкая ее на все лады, но Дроздова не было.

В лагере был переполох.

Дали знать адъютанту по телефону о случившемся.

И командующий издал грозный приказ:

— Допросить всех и какой угодно ценой вынудить признание.

Так дорого оценивалась голова бежавшего Дроздова!

Уныние царило в бараках.

Ничего хорошего не предвещал приказ…

Гурки стояли отдельной группой. Их обыскивал адъютант.

Добравшись до сообщника Дроздова, адъютант обнаружил пачку лир.

И все стало ясно!

Первый удар стеком был нанесен.

Вслед за этим гурка истязали всеми способами усовершенствованной пытки…

Пока не добились признания…

Изможденный гурк лежал на земле.

Врачебную помощь оказывал ему санитар с каменным лицом…

Гурк шепнул санитару:

— Убей меня… Все равно меня повесят…

К санитару подошел адъютант и строго приказал:

— Перевязать ему раны, чтобы завтра на виселице он выглядел молодцом!

Санитар с каменным лицом кивнул головой, вытащил шприц и впрыснул гурку большую дозу распространенного среди гурок индийского яда.

Гурк спокойно закрыл глаза. Его положили на носилки и унесли в лазарет.

Наутро все обитатели барака были выстроены перед виселицей в ожидании казни.

В кабинете начальника штаба было смятение:

— Гурк обманул виселицу! Он умер.

По свидетельству врача, гурк умер часов 8 назад. Начальник штаба, обращаясь к офицерам, сказал:

— Это большая неловкость, господа… Его все-таки надо повесить!

Никто не смел ослушаться приказа начальника…

И окоченевший труп гурка был повешен перед лицом интернированных солдат. Так совершился «акт справедливости».

Генерал Хвалынский накачался досыта трипль-коктей-лем и вышел из бара.

Нетвердой походкой подошел к автомобилю, нетвердой походкой поднялся по лестнице отеля.

И, придя к себе в комнату, тяжело упал на кровать.

— Все пропало! Это теперь несомненно… Но есть еще деньги, черт возьми. И на них я проживу безбедно по крайней мере год…

Он запустил руку под тюфяк, долго шарил: И… ничего не нашел!

Вскочил как ужаленный, перевернул всю постель…

Но денег не было…

Все в нем заныло.

Хмель разом вылетел из головы.

— А!.. Проклятье!. — завопил Хвалынский диким голосом.

По коридору забегали эмигранты.

И вскоре гурьбой ввалились к нему в комнату.

— Ограбили! Ограбили!

На полу валялся генерал Хвалынский с безумными глазами.

К нему подошла жена.

Хотела помочь ему встать.

Разоренный, он хватил ее кулаком по лицу.

— Сволочь! Стерва! Гуляешь… Не смотришь ни за чем.

Жена маленького артиллериста пришла на помощь избитой генеральше.

И увела ее к себе.

Долго еще бушевал генерал. Его всячески увещевали.

А жена маленького артиллериста с каким-то очаровательным цинизмом говорила жене Хвалынского:

— Теперь настало время жить своим трудом… Я вам дам хорошие рекомендации. У вас есть хороший гардероб… Вы молоды и красивы…

Генерал Хвалынский, расстроенный, уничтоженный, вышел из гостиницы в сопровождении своего бывшего адъютанта и, придя в полицию, бессвязно заявил:

— Украла деньги прислуга Винокурова…

— Я вас не совсем понимаю: у вас украла или вы украли? — бесстрастно спросил полицейский.

— Я генерал русской армии Хвалынский, — гордо заявил он.

— Всякое бывает, господин Хвалынский. У нас теперь слишком много русских генералов…