Антон Чиж - Рулетка судьбы

Коренастый слушал рулады, не переставая жевать. Пока бабьи причитания его не притомили.

– Амба мельтешить. – Он легонько пристукнул краем ладони по столу, Катя сразу затихла. – По делу говори…

– А по делу, выходит обида большая, Меток, – сказал она, обращаясь по воровской кличке.

– В чем обида?

Тут уж Катя в красках рассказала, как наметила вещицу, взяла ее чисто, да тут откуда ни возьмись объявилась мамзель распрекрасная, под дых ей дала и в сыск с городовым отвезла. Хорошо хоть отпустили…

Меток нахмурился.

– Как, говоришь, ее называли?

– Штоль или Шталь, фон какая-то… – ответила Катя. И тут же получила легкую затрещину.

– За что? – обиженно спросила она, поглаживая затылок.

– Дура ты, Катька, расписная, ничего не поняла. Знаешь, с кем тебя счастье свело? Ничего ты не знаешь, бедовая. Так вот слушай… – сказал Меток, поманив к себе.

Катя приложила ухо. Меток стал быстро шептать, дыша кислым пивом. Закончив, оттолкнул, чтоб место знала. Теперь Катя поняла, какую ошибку совершила.

– Что же мне теперь, ей в ножки поклониться? – спросила она.

– И поклонись, и прощения попроси. И проси, чтобы к нашему делу снизошла. А тебя, дуру, уму-разуму научила… С ней много чего суметь можно… Все, сгинь. – И Меток отмахнулся.

Катя цапнула с тарелки снетка – с утра ведь ничего не евши – и пошла прочь, жуя рыбку и размазывая слезы с ваксой от потекших ресниц. Думала, Меток за нее заступится, проучит как следует. А вместо того еще и виноватой оказалась. Нет воровке счастья… Хоть в прачки подавайся.

Дама замерзала, так что нос и руки превратились в ледышку. Хуже того: сердиться было не на кого. Сама устроила авантюру. Но ведь и представить нельзя, что выслеживать кого-то в зимнем городе – сущая каторга.

Поначалу было весело. Она стояла за деревом, невидимая и незаметная, наблюдая. Пытка началась, когда объект ее интереса скрылся в доме и не думал показаться. Мороз взялся за дело. Стоять, не двигаясь, можно в валенках, недаром городовые их надевают. А в ботиночках ножки быстро сковали ледяные кандалы. Дама притоптывала и прыгала, но не согревалась, а промерзала сильней. Не помогали ни муфта, ни варежки, ни беличий полушубок с шапочкой. Она перестала ощущать тело, только холод и холод во всех членах. Еще немного – бросит и убежит. Сил нет терпеть.

Когда она готова была сдаться, господин в черном пальто неторопливо вышел из ворот, бессовестно поболтал с городовым и небрежной походкой, будто ему и дела нет, направился по улице. Пора было оставить укрытие. Кое-как перебравшись через сугроб, она перебежала на другую сторону и пошла за ним, пока еще сохраняя расстояние. Надо было принять важное решение: как появиться? Нельзя же просто так наброситься со спины. Хотя очень хочется. Надо постараться появиться, будто ниоткуда, вырасти из-под земли. Эффектно и красиво. Выдумывать она еще могла, но сил осталось только на то, чтобы идти следом.

Господин свернул в Борисоглебский переулок. Дама заторопилась, чтобы не потерять его из виду, зная, что арбатские улочки умеют петлять. Обогнув угловой дом с палисадником, она оказалась в пустом переулке. Не так чтобы совсем пустом – сугробы и одинокий прохожий виднелись. Не было того, ради которого приняты морозные муки. Как будто растворился в воздухе. Оставалось одно: бежать вперед. Быть может, он успел так далеко уйти. И она побежала. Только добежав до Поварской улицы, окончательно поняла бесполезность усилий. Там его не было. Да и быть не могло.

Уставшая и обиженная, чуть не плача от досады, прикрывая варежкой отмороженный носик, дама повернула обратно. Дорогу преградило что-то большое и черное. Она отпрянула.

– В филера изволите играть?

Совсем не так мечтала она об этой встрече.

Как часто наши фантазии и мечты, такие близкие, такие яркие, такие доступные, что только руку протяни, вдруг улетают дымом, рассыпаются от пустяка, о котором и подумать невозможно. Как будто жизнь, не спрашивая наших желаний, безразличная к слезам, поступает с нами по своему усмотрению и непонятной воле. Не получился маскарад с ямщиком, подаренная воровка досталась другим. Бесценные мгновения, на которые она так рассчитывала, были потеряны. Потеряны окончательно. Все завершилось как нельзя плохо. Не то что радости не увидела в его лице, напротив: наградой ей был мерзкий, наглый, холодный тон. Холоднее мороза.

– Здравствуйте, господин Пушкин, – проговорила она, чувствуя, что под варежкой нос отогрелся и пустил жидкость. Только соплей не хватало в такой момент. И так хуже некуда.