Дмитрий Лехович - Генерал Деникин

Морально-политические изгибы в карьере Савинкова отталкивали генералов, но в данном случае его рассуждения поколебали и Алексеева, и Каледина. В принципе они считали полезным привлечь к своей работе людей слева. А Каледину казалось, что участие Савинкова в работе оградит его от давления социалистов и революционных организаций на Дону, воинственно настроенных к Добровольческой армии. Оба генерала обратились по этому вопросу к Корнилову. Сперва он наотрез отказался иметь Савинкова в своем окружении. Потом, передумав, дал согласие. Причиной, побудившей Корнилова изменить свое первоначальное решение, было желание избежать упрека в том, что он ставит личные мотивы выше интересов общего дела.

В эпизоде с Савинковым Антон Иванович оказался единственным из старших генералов, который не пожелал кривить душой. Считая Савинкова совершенно аморальным человеком, он определенно заявил, что ничего общего с ним не будет иметь, а при встрече не подаст ему руки. Потребовался дипломатический талант генерала Алексеева, чтобы избежать этой встречи. Однако натянутая атмосфера вскоре разрядилась. В начале января 1918 года Савинков конспиративным образом отправился из Новочеркасска в Москву, чтобы вести там подпольную работу против большевиков. Действуя от имени генерала Алексеева, Савинков пытался создать подпольные офицерские организации. С помощью офицеров ему удалось поднять несколько восстаний, но они быстро и жестоко были подавлены большевиками.

Оглядываясь на кратковременное пребывание Савинкова на Юге России, генерал Деникин впоследствии писал: «Участие Савинкова и его группы не дало армии ни одного солдата, ни одного рубля и не вернуло на стезю государственности ни одного донского казака, вызвало лишь недоумение в офицерской среде».

Ходили упорные слухи о том, что и Керенский приезжал на Дон, чтобы при личном свидании с Калединым добиться с ним примирения.

Генерал Деникин был убежден в правдивости этих слухов. В «Очерках русской смуты» он писал: «По горькой иронии судьбы в одно время с «мятежниками» прибыл в Ростов бывший диктатор России бывший Верховный Главнокомандующий ее армии и флота Керенский, переодетый и загримированный, прячась и спасаясь от той толпы, которая не так давно еще носила его на руках и величала своим избранником».

Впоследствии Керенский факт своего приезда на Дон отрицал. В одной из неопубликованных рукописей Антона Ивановича имеется следующая любопытная заметка по этому поводу:

«Вопрос о посещении Керенским Каледина в Новочеркасске для меня был бесспорен. Между тем в 1929 году Керенский печатно категорически опроверг этот факт. Не понимаю!

В ноябре 1917 года в Новочеркасск приехал генерал (Дмитрий Николаевич) Потоцкий (бывший военный губернатор Ростова) и на квартире Марины Павловны Марковой (жена генерала С. Л. Маркова и жена Потоцкого были родные сестры, урожденные княжны Путятины) в присутствии моей жены рассказывал, что он только что привез Керенского, который поехал к Каледину. За обедом у Каледина я лично слышал разговор его приближенных такого рода: приехал Керенский, зашел сначала к М. Богаевскому (внизу), там его не приняли. Он пошел наверх к Каледину, который тоже его не принял. Деталь: жена М. Богаевского якобы, приоткрыв дверь, поглядывала - вернется ли Керенский или останется у атамана… Я так был уверен в истине этого факта, что в голову не пришло спросить самого Каледина».

С приездом Корнилова обнаружилось одно обстоятельство: его взаимоотношения с генералом Алексеевым настолько обострились, что совместная работа представляла большие затруднения. «О чем они говорили (при встрече), - писал генерал Деникин, - я не знаю, но приближенные вынесли впечатление, что расстались они темнее тучи…»

Вскоре состоялось совещание старших генералов и общественных деятелей, приехавших из Москвы. «По существу, - говорил Антон Иванович, - весь вопрос сводился к определению роли и взаимоотношений двух генералов - Алексеева и Корнилова. И общественные деятели, и мы были заинтересованы в сохранении их обоих в интересах армии. Ее хрупкий еще организм не выдержал бы удаления кого-нибудь из них: в первом случае (уход Алексеева) армия раскололась бы, во втором - она бы развалилась. Между тем обоим в узких рамках только что начавшегося дела было, очевидно, слишком тесно.

Произошла тяжелая сцена. Корнилов требовал полной власти над армией, не считая возможным иначе управлять ею, и заявил, что в противном случае он оставит Дон и переедет в Сибирь. Алексееву, по-видимому трудно было отказаться от прямого участия в деле, созданном его руками. Краткие, нервные реплики их перемешивались с речами общественных деятелей, которые говорили о самопожертвовании и о государственной необходимости соглашения…»