Дмитрий Лехович - Генерал Деникин

Одним словом, чтобы оправдаться в глазах истории, Керенский расточительно пользовался подбором явно негодных обвинений, умалчивая в то же время о собственных ошибках.

В провале февраля, по его мнению, оказались виновными все, кроме самого Керенского.

Через полвека суть корниловского «дела» рисуется в совершенно ином освещении, чем его старался изобразить А. Ф. Керенский:

И Корнилов, и Керенский видели зло в двоевластии. Оба сознавали, что слабость правительства и сила Совета рабочих и солдатских депутатов толкали страну к анархии.

Корнилов хотел решительными мерами уничтожить большевистскую заразу, разогнать Советы и установить в стране твердую власть, чтобы, продолжая войну, довести Россию до Учредительного собрания. Он шел к своей цели прямо, укрывая, однако, от Керенского (в искренности которого он сомневался) ряд конспиративных шагов, предпринятых им в этом направлении.

Того же хотел Керенский, но не имел мужества признаться в своих желаниях.

С тех пор как он стал главой правительства с решающим в нем голосом, он тоже желал сильной власти, сосредоточенной именно в его руках. Своим постоянным вмешательством в вопросы государственного управления Советы его раздражали. Сохраняя за собой звание товарища-председателя Совета, Керенский в заседаниях этого учреждения участия больше не принимал. А потому, ничего не имея против расправы с Советами, при условии, чтобы она произошла помимо него, как бы даже наперекор его желанию, он предпочитал оставаться в стороне от возможного применения оружия и силы.

С этой целью и состоялся сговор между министром-председателем и Верховным Главнокомандующим, при содействии Савинкова, о посылке в Петроград 3-го конного корпуса. Эти войска должны были, кстати, разоружить и обуздать развращенный гарнизон столицы, а также кронштадтских матросов.

На этом сговор кончался. Как и вся краткая история взаимоотношений Керенского с Корниловым, сговор между ними базировался на недоговоренности и взаимном недоверии. Таким образом, открывалось широкое поле для недоразумений.

А одним из главных источников недоразумений оказался Савинков. Стараясь захватить руководство революцией в свои руки, он в роли посредника пытался путем сложной интриги объединить для совместной работы в правительстве Керенского и Корнилова, сознательно вводя в заблуждение и того и другого об истинных намерениях каждого из них. Он действовал как азартный игрок. А проиграв игру, не только цинично умыл руки, но и бросил заведомо ложное обвинение тому, кого по-своему любил и уважал.

В противоречивых обвинениях и самооправданиях, в личном соперничестве и вражде друг к другу всплыло на поверхность немало горечи. Но, в конечном счете, личный элемент конфликта заслоняется теми грандиозными последствиями, которые он вызвал.

И тут возникает вопрос: кто же из двух оппонентов несет перед историей главную ответственность за то, что дверь к захвату власти большевиками распахнулась настежь.

Своими непродуманными, импульсивными поступками Керенский и Корнилов повинны в происшедшей трагедии. Но из этого не следует, что оба виноваты одной виной.

Несмотря на все ошибки генерала Корнилова, история не может принять утверждение Керенского, что именно Корнилов открыл дверь большевикам. Разбираясь во всей сложной совокупности противоречий этого конфликта, тщательно взвешивая показания его участников, свидетелей и современников, приходится согласиться с заключением, к которому пришли в свое время историки русской революции П. Н. Милюков и С. П. Мельгунов. Они считали, что непоправимой катастрофой было не само по себе выступление Корнилова, а правительственные меры, принятые для его ликвидации.

Мы расстались с генералом Деникиным в тот момент, когда его с офицерами препроводили в Быхов для общего суда над всеми участниками корниловского выступления.

Заключенные в Быхове находились в старом, угрюмом двухэтажном здании, когда-то католическом монастыре, потом женской гимназии, превращенной в тюрьму. Забор и железные ворота рядом со старым костелом отделяли внешний мир от тюремного двора. По краям его был деревянный тротуар. Он был необходим, так как в дождливые дни грязь во дворе стояла непролазная. Дальше окна в глубоких впадинах с решетками, тяжелая деревянная дверь, темная лестница, низкие комнаты со сводчатым потолком. И в этой неприветливой обстановке арестованные, которых уже несколько недель назад перевезли сюда из Ставки, ждали с тревогой и волнением приезда генерала Деникина. Они знали, что творилось в Бердичеве, и мысль о возможном самосуде над Деникиным не давала им покоя. При свидании вздох облегчения вырвался у всех: слава Богу, уцелел!