Барталомей Соло - Драма 11

В зеркале заднего вида, помимо Ваниных пристальных взглядов, я обнаружил и свое отражение. Бледное выбритое лицо со впалыми щеками, светло-серые грустные глаза, едва алые губы и тонкие ухоженные брови. Нос мой был больше среднестатистического, лоб свободен от морщин, шея была тонкой и длинной, а темные короткие волосы поблескивали, аккуратно уложенные специальным средством. Попахивало истинным дворянином, которого волею судьбы занесло в жуткую крестьянскую клоаку. В свои двадцать три я выглядел на тридцать два, но это ли не преимущество для мужчины, не привыкшего подавлять свои сексуальные слабости? Я носил костюмы исключительно частного покрова, духи заказывал в Париже, обувь – в Риме, сигары – на Кубе, там же – ром и иногда кубинок для эксклюзивных оргий, которые мы часто устраивали с моим другом Гариком. Ах да, дорогой читатель, наверное, стоит разъяснить происхождение моего состояния, ибо я свойственный мне образ жизни давно принимаю за норму, но вот человек сторонний и далекий от подобных феерий безумия может задаться соответствующим вопросом. Что ж, по порядку. Я родился в тысяча девятьсот девяносто пятом году, а за три года до этого батя мой в одночасье из какого-то третьесортного отставного функционера превратился во владельца нескольких заводов в Сибири. Золото, металлургия, газ. Эти три слова навсегда определили мою дальнейшую судьбу. Как человек партийный, пускай и низкого разряда, папка мой водил дружбу с разными высокопоставленными личностями, и один из его давних приятелей, чекист с весьма сомнительной репутацией, предложил ему провернуть операцию по почти легальному захвату этих самых сибирских заводов. Операция была завершена с успехом по образу и подобию прочих схожих делишек, благодаря которым весьма недалекие, но наглые и удачливые советские бездарности взлетели до невиданных ранее высот. В подробности тогдашних дел я не вдавался, но именно с тех пор на голову нашу посыпались купюры самых разных номиналов. Став богачом, папка бросил свою первую жену – советского покроя тетку с животом как у Будды и характером как у Цербера, и женился на двадцатилетней модели каких-то древних польских кровей. Обедневшие пращуры ее были графами Речи Посполитой, так что фамилия моего отца, взявшего графиню в жены, была официально внесена в реестр дворянских родов и мы даже получили свой герб. Эта польская модель родила меня. Единственное, за что я мог бы сказать ей спасибо, так это за греческий профиль, который не раз помог мне затащить на постельные баталии таких нимф, о которых не мечтал и сам Зевс. Ну, и за герб тоже спасибо. Воспитанием моим модель не занималась, блядуя сутки напролет, пока батя шатался по своим заводам на северах и решал вопросы с местными пацанами. Мать в это время активно покоряла город на Неве, куда ее папка перевез из захолустного Вроцлава. Умерла она от передоза, когда мне было девять. Классика жанра. Папаша был настолько занят, что приехал в Питер только через неделю после похорон. А на следующий день, подписав какие-то бумаги, снова уехал. Бумаги те определили мою дальнейшую судьбу, и меня вместе с нянькой отправили в Париж. Там я учился в частной школе, потом поступил в Сорбонну и окончил сей университет с отличием. Правда, пару раз приходилось прилетать лично папке, чтобы меня не вышибли за траву сначала на третьем, а потом и на пятом курсе за кокаин. Батя все понимал, спасибо мамке, которая натренировала его в делах наркоманских. В такие моменты, когда после всех моих похождений мы оставались наедине, он не ругал меня, не бил, не читал нотаций, как это обычно делали родители провинившихся чад. Он смотрел на меня какое-то время то ли с отвращением, то ли пытаясь выдавить из себя хоть что-то, а потом просто разворачивался и уходил. Молча. Оставляя после этих встреч лишь неприятные послевкусия надуманной родительской заботы. Оценки у меня были высокие, учиться было легко, но скучно. Лишь яркие лучики света в виде адских гулянок, на которые я спускал десятки тысяч папиных евро, спасали меня от депрессии. За время учебы я перечитал сотни томов по истории, философии, биологии, праву, еще сотни романов и психологических трудов всяких разных гениев двадцатого века. Чтение я любил почти так же сильно, как гулянки, и жизнь моя в те времена вальсировала между двумя этими страстными увлечениями.

Папка помер в две тысячи четырнадцатом, когда я учился на третьем курсе. Я слышал, что его убили, там, на севере. Слышал, что руку приложил его партнер. Много чего слышал, но что я мог сделать? Я-то и знал его не очень хорошо, ведь виделись мы всего лишь шесть или семь раз в жизни. Меня настигла легкая грусть, которую я смыл хорошим виски и занюхал не менее хорошим кокаином. Это был темный период в моей жизни. Длился он пару дней. Потом начались юридические проволочки – оформление наследства, головоломки с офшорами и банковскими счетами, общение с дебильными бухгалтерами и исполнительными директорами, многочисленными партнерами и какими-то чиновниками, с которыми батя мой наводил мосты. Уж как ни отпирался я от участия в семейном бизнесе, а все же батя, пускай и мертвый, в этой битве победил. Пришлось вникнуть и разобраться. И уж думал я, что теперь жизнь моя станет мрачной и однообразной, ведь на плечи падает столь тяжелый груз ответственности, как на подмогу пришел мой сводный старший брат, которого я никогда прежде не видел. Даниил, тридцати пяти лет. Сын той советской хабалки от первого брака, которую папка бросил с первым капиталом. Появился как Черный Плащ из темноты и с корабля принялся претендовать на наследство. Я бы мог его без проблем угомонить, ведь он был военным. Военные только и думают о том, как бы квартиру себе прихватить и пенсию тысяч в тридцать обеспечить. Им больше и не нужно, так что я подумал откупиться от этого своего вновь образовавшегося брата по-быстрому, бросив ему эту кость. Однако он проявил рвение, настойчивость и оказался человеком достаточно порядочным, что и определило его собственную судьбу, а заодно и мою. Нас было двое в деле. Умный и порядочный Даниил занимался операционными вопросами, а я, Илларион, младшенький, только и успевал, что размахивать кредиткой, урвав себе пятьдесят один процент акций папкиного конгломерата. Порядочный, но прямолинейный Даниил не знал об офшорных счетах, а это был самый важный секрет погибшего бати, и я о них, конечно, тоже не распространялся, потому что когда-то дал его юристу слово джентльмена. Джентльмены, как вы знаете, слов на ветер не бросают. Мы довольствовались дивидендами с основной деятельности – я дико кутил в Европе, а Даниил в течение года присматривал себе квартирку на Крестовском Острове.